«Мечтаю попасть на кросс до Берлина…"

Эту поистине уникальную возможность познакомиться с героем не по газетным статьям, сухо пересказывающим факты биографии И. Горчакова, а почти лично (ведь он писал своему лучшему другу то, что думал, то, что чувствовал, о чем мечтал), нам предоставил Анатолий Иванович Бажин из села Абатское. Он прислал в редакцию общую тетрадку, в которую переписал 34 весточки, бережно сохраненные В.Моревым. На самом деле писем было гораздо больше: два этих человека дружили и переписывались всю жизнь, до самой смерти. Несмотря на то, что мы располагаем лишь «монологом» Ивана Павловича, легко догадаться, о чем «говорил» с другом Виталий Александрович. Поясним лишь следующее: после школы друзья-отличники учебы собирались поступать в Московский энергетический институт. У Виталия мечта сбылась, а Ивана осенью 1940-го призвали на действительную службу. В мае 1941-го, еще до войны, курсант зенитной школы И. Горчаков писал студенту В. Мореву:«Жизнь сложилась так, что перепутала все наши планы. Мало кто пошел по избранному желанному пути. Но, если так получилось, нужно стараться приложить и в данном направлении все силы на службу народу, стране. Будь спокоен за нас, мы постараемся держать честь Ишима. Может быть, в скором времени нам придется защищать наш Ишим, защищать честь страны не на сцене, не на физкультурной дорожке (друзья были заядлыми спортсменами и участниками художественной самодеятельности. — Н.Т.), не на кафедре, не за станком. Ну что же, мы готовы!»*Н.Т.Февраль 43-го. 19-летнего Виталия величают по отчеству: в родной школе он преподает и математику, и физкультуру, и военное дело, и черчение. А лейтенанта И. Горчакова величают «товарищем командиром». Он — на огневой передовой. Но находит время для друга.«Здравствуй, Виталий! Я, наверное, никогда не забуду школьные вечера и вообще всего, что было в годы беззаботной юности. Помнишь наши разговоры о финских боях и предположения о жестоких боях с фашистами? Мне пришлось участвовать в этих боях. Уже в разгар боев вступил в партию. Имею правительственную награду. Не дал мне Гитлер доучиться, пусть за это получает по заслугам. 24.07.43 г.».Вот так просто — между строчек — Иван Павлович сообщает другу о том, что за бои на Курской дуге он награжден орденом Красной Звезды.«Живу, как и все солдаты. Бил зубы Гитлеру под Орлом, а сейчас ворочаем целую скулу на Украине. Как ворочаем? Читай газету, слушай радио. В общем, неплохо. Поверьте мне. Ну, а я участвую в этой „лечебной“ операции. Пока честь стоит высоко. 10.09.43 г.»."Привет с берегов Днепра! Думал ли я в 40-м году, что буду на Днепре? Мечтал. А теперь стою на берегу этой украинской реки и живо вспоминаю свой Ишим… Получил вчера твое письмо. Оказывается, ты большим человеком стал. О тебе спорят областные организации. Ты, оказывается, — гвоздь, да гвоздь с занозой. Конечно, если есть условия, то поезжай учиться. Это лучше всего и нужнее. С приветом, жму руку, Иван. 10.10. 43 г."."Здравствуй, Виталий! Привет всем твоим воспитанникам. Большое им спасибо за внимание! Можешь им передать, что письмо прочитали все мои бойцы. Конечно, рады вашим успехам и желают (а вместе с ними и я) быть первыми во всей школе. А эти строчки — для тебя. Шепну на ухо: «Всего внимательнее бойцы читали фамилию пионервожатой и, к большому огорчению, не разобрали. Сожалеют, что письмо не из 10 класса, а то та была бы еще переписка! Но ты не бойся, ответ будет, и самый подходящий. Все же ребята просят познакомить их лично с кем-нибудь. 12.01.44 г.»."Здравствуй, Виталий. Поздравляю тебя с успехами, о которых узнал из твоего письма. Я рад твоим успехам и успехам вообще всех ишимцев. Ведь я тоже на вопрос «Откуда?» всегда с тоном превосходства отвечаю: «Сибиряк!» Одним словом, я патриот. И вообще, где бы я ни был, всегда говорю: «Вот побывали бы вы в Сибири, тогда никуда бы оттуда не уехали». Все отвечают: «А там же мороз?» Странный народ, они считают Сибирь каким-то ледником. 4.04.44 г.".12 августа 1944-го командир 4-й батареи 997-го зенитного артиллерийского полка старший лейтенант Горчаков награжден орденом Отечественной войны. В письме В. Мореву об этом — ни слова. Иван Павлович сообщает лишь об успехах всей дивизии и о том, что заставляет двигаться вперед.«Здравствуй, Виталий! Так ты еще думаешь учиться? Правильно! Знаешь ли, даже я и то иногда думаю об этом. А вдруг да получится? Конечно, для меня легче всего остаться военным. Сейчас для меня легче провести людей и технику по лесам и болотам без происшествий, чем решить квадратное уравнение. Легче, не отдыхая, несколько суток вести напряженный бой, чем написать формулу пикриновой кислоты. Но, несмотря на все это, несмотря на то, что и положение мое неплохое, и заслуги есть немалые, я все-таки думаю об институте. Ты просишь описать мою жизнь, но в ней столько подробностей… И она одновременно так проста. Как и вся армия, иду на запад. Выгнали немца с нашей земли, идем по Польше. Получили Благодарность Сталина, дивизия стала именоваться Брестской — за освобождение города Бреста. Чем дальше на запад, чем ближе к Германии, тем яростнее дерутся немцы, предчувствуя свой конец. Но их упорство ни к чему не приводит, им приходится бежать, словно псам. В Польше узнал такие понятия, как „помещик“ и др., о чем раньше приходилось только читать. В большинстве своем население встречает нас с радостью. Угощают яблоками, вишнями, поят молоком. И все как один ругают немцев. А ругать есть за что. ВЫ И ПРЕДСТАВИТЬ НЕ МОЖЕТЕ ВСЕХ УЖАСОВ, КОТОРЫЕ ТВОРЯТ НЕМЦЫ. В газетах не опишешь все случаи. Газеты говорят бледно, а когда посмотришь сам, поднимается такая ненависть! 30.08.44 г.»."Здравствуй, Виталий! В предыдущем письме я затронул вопросы ложной дружбы. Хотя я это говорил не по твоему адресу, это видно по содержанию. Речь шла о тех друзьях, которые быстро забыли свои шумные заверения в вечной дружбе. Но даже их я не очень обвинял, я говорил, что жизнь оказалась много труднее, не такой, как мы её представляли, и друзьями могут быть не все случайно встреченные. Друзьями могут быть те, кто глубоко понимает друг друга, те, что одинаково смотрят на жизнь. А у нас в большинстве — одна видимость дружбы, и она распалась при первых испытаниях жизнью… В отношении института желание учиться у меня никуда не исчезало. Даже сейчас иногда думаю об этом, но как осуществится это на деле, не знаю. Для осуществления этого стремления нужно преодолеть столько трудностей, о которых ты даже не знаешь: столько неясного в дальнейшей жизни. Да и вообще, не рано ли об этом говорить — впереди ещё напряженные бои. Жизнь идет без больших изменений, в основном успешно. Конечно, не без мелких неудач. Ты интересуешься званием, мое звание на два ранга выше того, которое имел Еникентий Григорьевич. Имею две награды «Кр. Звезда» и «Отеч. война». Вообще, это такая тема, на которую я не люблю говорить. Пишу это лишь после твоих неодно-кратных просьб. Пора кончать — завтра трудный день, а сейчас уже 12 часов. Да и глаза устали от такого света. Ты же знаешь, что с глазами у меня еще в школе было не совсем все в порядке. Привет всем знакомым. Жму руку, с приветом — Иван. 30.09.44 г.".«4 октября 1944-го, после сильной артиллерийской подготовки, крупные силы немецкой пехоты и танков перешли в наступление на деревню Тщепово с целью ликвидировать тактически важный плацдарм наших войск на западном берегу реки Нарев. Передовые части нашей пехоты под давлением значительно превосходящих сил противника начали отходить к реке. Зенитная батарея старшего лейтенанта Горчакова осталась впереди нашей пехоты. Командир батареи немедленно перевел орудия на противотанковую оборону, силами разведчиков, связистов и шоферов организовал оборону подступов к батарее. Бронированный кулак противника силою свыше 30 танков типа „тигр“ при поддержке батальона пехоты и огня артиллерии и минометов, ведя огонь с ходу, быстро приближался к батарее. Огневая позиция поливалась градом пуль и снарядов. Метким огнем орудий батареи Горчакова головной танк противника в 50 метрах от огневой позиции был подожжен. После нескольких залпов были уничтожены еще два танка. Пехота противника была прижата к земле. Остальные танки, не выдержав удара, откатились назад. Очередная атака противника последовала с трех направлений силами в общей сложности до 50 танков. …И в этот критический момент, когда не было сильных средств борьбы с танками, ТОВАРИЩ ГОРЧАКОВ ПРОЯВИЛ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНУЮ ХРАБРОСТЬ И ГЕРОЙСТВО. Силами уцелевшего личного состава он организовал борьбу с танками ручными и противотанковыми гранатами. В итоге неравного боя батарея под командованием старшего лейтенанта Горчакова уничтожила 7 „тигров“ и до батальона гитлеровской пехоты».Я процитировала вам «краткое изложение личного боевого подвига» из наградного листа Ивана Павловича Горчакова. После этого подвига в Ишим улетели вполне мирные весточки:«Здравствуй, Виталий! Получил твоё письмо, отвечаю с запозданием. Надеюсь, тебя это не обидит. Дни напряженных боев сменяются относительным спокойствием, но времени все нет и нет. Все какая-то суета, беспрестанная занятость. Живу сейчас вполне спокойно и даже живу в доме, сплю на койке. Ты понимаешь: сплю на койке! Но беготни столько, что целый день на ногах и домой приходишь поздно, прочитаешь газеты, а время подходит к двум. И так день за днем. Держу связь с отцом, с тобой и одной ишимской знакомой. Больше из родных и старых знакомых ни с кем связь не имею. Подходит моя третья фронтовая зима. Говорят, здесь зима не холодная, но меня это не радует. Прошлый год в Белоруссии я видел мягкую зиму, когда в январе шел дождь, и решил, что лучше мороз 40, чем дождь. Но теперь к зиме привык, к ней готовимся как хорошие хозяева. Действительно говорят: можно ко всему привыкнуть. Так и я начинаю привыкать к военной жизни. Желаю тебе успехов. Жму крепко руку. С приветом — твой друг Иван, когда-то был Иван Павлович. 3.11.44 г.»."Здравствуй, Виталий! Получил твое письмо. Рад необычайно. Понимаешь, как получилось? Некоторое время я находился в доме отдыха — слышал ли ты что-нибудь о домах отдыха для фронтовиков? Так вот я там находился. Представь: сосновый лес, расположенный на небольших холмах, и в лесу, недалеко от реки, разбросаны домики для отдыхающих. Правда, река и прочее утеряли свою цену — осень. Но все-таки хорошо: несколько дней не чувствовал напряжения. Я никого не знаю и меня — никто. Это не в том смысле, что нет товарищей, а в смысле, что я мог располагать собой как хотел. Посмотрел несколько кинофильмов, концертов и снова учился танцевать, но опять не до конца. Боюсь, снова забуду. У меня так уже было. Имею большое желание научиться танцевать, но приходится учиться как-то урывками. Только начнешь — перерыв на несколько месяцев. Конечно, забываешь — и опять начинаешь все сначала. Так и в этот раз обучение до конца не довел. У меня была надежда получить кучу писем по возвращении. Но «дома» нашел только твое письмо, тем более рад ему. Ты, оказывается, большой политик. Признаюсь: не ожидал! Ты — и вдруг политик. И ты до сих пор увлекаешься сценой, а я уже забыл об этом. Как это было давно! Хорошая была пора. Беззаботная. А сейчас и день, и ночь голова забита разными житейскими и служебными премудростями. Ты считаешь себя в долгу? Зря. Какой может быть долг? Каждый делает свое дело, каждому — своя судьба. Старое это слово «судьба», но все-таки оно здесь подходит. А я сейчас живу обычной фронтовой жизнью. Желаю всего доброго! С приветом — Иван. 17.12.44 г.".О том, что 25 февраля 1945-го Указом Президиума Верховного Совета Ивану Павловичу Горчакову присвоено звание Героя Советского Союза, Виталий Александрович Морев прочитает в газете. Об этом он напишет в своих воспоминаниях: «Иван не любил рассказывать о таком». Он писал о другом…«Здравствуй, Виталий! Получил от тебя небольшую открыточку, а поэтому даю небольшой ответ. Жизнь моя после последнего письма особенно не изменилась. Да и причин к этому нет: мы все еще в Польше. Признаться, надоела она мне. Говорят по-польски, и почти все слова сливаются в звук „пше“, „пше“, а матом ругаются по-русски. Спят на соломе, а укрываются пуховыми перинами. Под этой периной душно, жарко и вылезаешь из-под нее, как мокрый котенок. И как муж с женой там спят? Не представляю. Однако, я расписался… Желаю всего доброго! С приветом — твой друг Иван. 19.02.45 г.»."Здравствуй, Виталий! Мне становится ясным, почему мы обижаемся друг на друга из-за писем. Посмотрел на твое письмо, оно датировано 15 февраля, я же его получил 11 марта. Шло почти месяц. Теперь мое письмо пойдет месяц, и ответ ты получишь через два месяца. Мне кажется, в этом весь секрет. Мне чудным показалось, что ты ведешь разговор о лыжах. Здесь всего несколько дней была возможность ходить на лыжах, а сейчас не поймешь, что творится. Наступила весна, снег весь сошел, но вдруг опять пошел снег, метель… Одним словом, погодка в этом «коридоре» доставляет много неприятностей. Сейчас шагаю в коридоре, и никак в «дверь» не попаду, но, надеюсь, скоро «коридору» будет конец и всем его фрицам. Ночью полыхает зарево над Данцигом. В последние минуты они все-таки хотят пакостить. Ты, конечно, знаешь: зажали мы фашистской крысе хвост в «коридоре», вот она и мечется и со злости палит, рвет. Все равно ей один конец. Писем, кроме тебя, от старых товарищей ни от кого не получаю. Ты будешь участвовать в кроссе, я тоже мечтаю попасть на «кросс» до Берлина. Не знаю, придется ли. Но если не придется непосредственно, то помощь, хотя бы маленькую, окажу. Знаешь, как лыжнику один шоколад подаст, другой — лыжи смажет. Ну, и я вроде того. Не всем же быть в Берлине. Важно, чтобы все фрица били. 12.03.45 г."."Здравствуй, Виталий! Сегодня ты меня порадовал своим письмом, а то за последнее время у меня в этом вопросе настоящий провал. Никто не пишет. Правда, и я не очень активно занимаюсь такими операциями, но писем жду всегда. Все-таки интересно, как живут в России, я же сейчас «иностранец». Было время, когда я мог только мечтать о загранице, а сейчас уже несколько раз пересек границу. Это, конечно, не экскурсия, не увидишь то, что хочешь, но познакомиться с порядками, обычаями и пр. можно. Я тебе уже послал немало писем о Польше, но разве все опишешь? Эта территория считается немецкой, и хозяйничание здесь немцев — на каждом шагу. Во-первых, следы тотальной мобилизации. Нет ни одной железной вещи, которую нельзя было бы сделать из дерева. В глаза бросаются сразу койки. Большие, деревянные, занимающие добрую половину комнаты. Все они на один образец: достаточно на нее опереться, как она в тот же момент разваливается на составные части. Большие курьезы происходят ночью. Только повернешься, как уже летишь вниз. Это нижнее строение койки не выдержало. И как только муж с женой на таких спали? Печей русских, конечно, нет. Зима теплая, вот и живут по-цыгански.Вот сейчас 24 марта, а в шинели днем ходить жарко. Правда, тревожат морские ветры. Но в общем все-таки тепло. Ветер нагоняет много дождя и прочих солдатских неприятностей. Ты пишешь, что получили письмо от В. Г. Тарасова. Я помню, что еще в 41 г. ты писал, что он убит. Как же так? Я, конечно, рад, что он жив-здоров, и желаю ему самого лучшего в жизни. Передавай ему мой привет. Адрес сообщи. Желаю успехов! 24.03.45 г.".В «кроссе» до Берлина финальную точку пришлось поставить 16 апреля 1945-го — чуть раньше того дня, когда объявили окончательную победу над врагом. Обидно, что не дошел! Но ведь жив!«Дорогой друг! Ты, наверное, в обиде на меня? Шутка ли, такие события, а от меня ни слова! Но мое негодование еще сильнее: такие дни, а я лежу! Вернее, не лежу, принуждают лежать. Я разболтался и не сообщил еще ничего тебе толком. Не знаю, черт попутал или еще что, но дошел я до Одера, до Штеттина, а тут меня ковырнуло. К моим природным дыркам прибавилось еще несколько. Тут май, тут победа, а я — то на койке, то в дороге. Обидно, страшно обидно! Оставалось несколько дней до конца войны, а я попал в госпиталь… Сейчас я в Молотове. Прибыл сюда вчера, еще не осмотрелся как следует. Скоро займусь этим, я же сейчас хожу. Лежал я очень мало. Несмотря на протесты врачей, начал ходить, если можно так назвать мои движения, на второй день. В следующем письме сообщу, долго я пробуду здесь. Лично я думаю так: если не будут делать операцию (у меня сидит осколок в легком), то вес моих легких прибавится, они станут чуть-чуть тяжелее, остальное зарастет быстро. Глаз уже приступил к нормальной работе. Скоро того же ожидаю от руки. Пора, и так второй месяц бездельничаю. Боюсь, что в госпитале вообще от всякой работы отвыкну. В этом году второй раз встречаю лето. Там уже купались, жаль, что не я. Расцвели и яблони, и… Вообще весна сдавала обязанности лету. А здесь еще снег можно кое-где увидеть, да и небо губы квасит не по-летнему. Пора кончать, я стал болтлив. Передавай привет всем знакомым. Желаю тебе всего доброго, в жизни, работе. С приветом — Иван. Пиши по адресу: г. Молотов, ул. Областная, 6, Э.Г. 3149, в отделение. 16 палата. Ну, конечно, мне. 23.05.45 г.».*С «утяжеленными» легкими (осколок застрял на границе с сердцем) Иван Павлович Горчаков прожил до 27 февраля 2004 года. После войны продолжил службу в армии, затем работал начальником отдела кадров на Ишимской обувной фабрике, был директором тюменского ателье по пошиву одежды. Затем был призван на службу в органы госбезопасности в Тюменское областное управление, направлен на учебу в высшую школу чекистов, параллельно с обучением в которой он окончил Ленинградский юридический институт. Последние свои годы жил и трудился в городе на Неве, но своей связи с Ишимом не прерывал. Несколько раз Иван Павлович приезжал в гости к своему другу Виталию Александровичу Мореву — учителю, воспитателю, руководителю Дома отдыха в Синицинском бору, человеку, заслуг которого, как пишет наш автор А. Бажин, хватит на две жизни. Наталья Тереб. «Тюменские известия»