Марсельский режиссер Владислав Знорко за две недели создал в Тюмени постановку "Рядом с горизонтом", премьера состоялась в драматическом театре 14-16 мая.
Марсельский режиссер Владислав Знорко за две недели создал в Тюмени постановку «Рядом с горизонтом», премьера состоялась в драматическом театре 14−16 мая. Спектакль предваряет голос искусствоведа Жерара Коньо, который в полной темноте сообщает о возвращении русского авангарда на историческую родину. Знает ли публика, что такое русский авангард? В общем, у него и не было какой-то специальной идеологии, разве что революционное время, бунт против традиции, поиск нового художественного языка объединяли разнородные течения в театре, живописи, кино под одним звучным названием. Никто не знал, каким обернется спектакль Знорко — мейерхольдовской биомеханикой, кубо-футуризмом Хлебникова, эпатажем Бурлюка или ироничностью обэриутов, будет ли он похож на «Коричные лавки», которые театр «Cosmos kolej» привозил два года назад на фестиваль «Золотой конек"… Следом за искусствоведом представление анонсировали его герои. Предупредили, что зрелище странное, смотреть вовсе не рекомендуется, что режиссер авантюрист, клептоман, а публику обчистят и обманут. Признаться, первая сцена напугала больше, чем клоунские предупреждения, я приготовилась умереть от скуки, обнаружив на сцене больного из психушки (Владимир Обрезков), чьим бредом дирижирует человек за гранью сцены (в премьерных показах Давид Бурштейн, далее — хореограф театра Эдуард Соболь). Но спектакль идет час и после занудного пролога начинается динамичный парад чудаков. Выходит так, что «рядом с горизонтом» всего понемногу: и футуризма, и иронии, и снов, которыми переполнены были «Коричные лавки». Само это место — дальний угол пространства и времени, пустынная свалка, населенная горсткой существ, то ли людей, то ли теней. Одежда рваная, лица перепачканы, в головах обрывки слов и пустые оболочки культурных мифов. Визуальный ряд напоминает зрителю об истории родной страны: Угольщица (Татьяна Пестова) в спецовке «Воркута», Тифозная (Ирина Халезова) с железным чайником, Электрик (Анатолий Бузинский) в костюмчике революционного матроса и Солдат (Вениамин Панов) в гусарском кивере. Это сразу настраивает на серьезный и возвышенный лад — смеяться над лагерями, войнами и эпидемиями вроде как не принято. Но под оболочкой трагедии кроется беллетристическая начинка, не случайно спектакль похож и на «Кысь» Татьяны Толстой, на пьесу Михаила Гиндина и Владимира Синакевича «Зверь» — увлекательные антиутопии, трагикомедии после Апокалипсиса. Девочка Татьяны Телегиной как будто переселилась из упомянутых произведений. Актриса загримирована до неузноваемости: плешивый паричок, приподнятая верхняя губа, вздернутый нос. Человек-хорек, крошка голем, сотворенный неведомой катастрофой, хранит пиетет к осколкам культуры, может, для того, чтобы однажды сбросить все шинели старой истории и вырасти из них в красивого нового человека. Или чтоб зрителю было приятно увидеть голенькую, загорелую, блондинку, каковой актриса и предстает под занавес. Театральный критик Ирина Мягкова на пресс-конференции перед премьерой подчеркнула, что Знорко открывает в артистах качества, о которых ни критики, ни публика, ни сами артисты не подозревали. У каждого исполнителя в спектакле был свой выход, возможность рассказать о персонаже в дивертисменте крошечных историй. Мне не так повезло как Ирине Григорьевне, которая открыла для себя актера Обрезкова, по-новому взглянула на Орла… То что Владимир Обрезков «умный, гибкий, серьезный артист» было ясно и раньше, поэтому роль Постороннего никаких скрытых граней не открыла — бывали партии поинтереснее. Учитель Владимира Орла замечательно хорош, но и тут результат закономерный. Понравилось представление электрика-Бузинского и почтальона-Белозерских. Каждый в отдельности и в дуэте, актеры точно совпали со словесной эквилибристикой Знорко, создав печальных и смешных персонажей. «Почтальону никто не пишет. Каждое слово — это незаконченное стихотворение», «Электропровод срезали, сдали в металлолом, а на вырученные деньги купили свечи и керосин». Подобно тому, как костюмы для спектакля подбирались из других постановок, Ирина Тутулова развивает образ Пророчицы родившийся в «Семеро святых»: распускает волосы, смотрит в пустоту, выкрикивая заклинания, впадает в транс. Похожая метода у Геннадия Куцана: его Старейшину легко спутать, например, с медведем из «Клочков по закоулочкам». Сергей Скобелев с переменным, судя по отзывам, успехом играет роль одноногого продавца ботиночек «для детишек, которые потеряли одну ножку, подорвавшись на мине». Сюжет до того слезливый, что актеру надо очень постараться, выруливая его на уровень по-настоящему искренний. Угольщица — миниспектакль самый удачный, от идеи до воплощения. Пестова в спецодежде и платке воплощает судьбу русской женщины XX века. Глуповатое лицо, одуревшей от тяжелого труда тетки вот-вот размажется в плаче и крике. Руки в мозолях. Надутая, неуклюжая, перетаскивает уголь с места на место, а в душе — божемой — БАЛЕРИНА! С криком «Надоел мне этот спектакль!» из ватника на короткий миг выпархивает немного тяжеловесная, наивная, но ужасно трогательная Мечта в тюлевой юбке и атласных пуантах. Еще одно острое ощущение от спектакля: героиня Халезовой с нарастающей истерикой выкрикивает рефрен «Вода, а потом — тиф!» и в это время мимо первого ряда проходит Электрик с белым гримом на синеватом неровном лице. Брр, пронимает до костей! В одном из эпизодов Девочка потребовала у Старейшины некую почти священную Книгу. Что стало библией на границе с горизонтом? «Марина Цветаева, «Волга», — у меня мурашки побежали по коже. Очень не хотелось слышать стихи в исполнении восторженной героини. Но Знорко как нормальный человек постмодерна спрятал под цветаевской обложкой перечисление технических подробностей автомобиля: колеса, колодки, коленвалы… Параллельно с декламацией — сурдоперевод в исполнении Слепой девочки (Диана Быстрицкая). Тут, кстати вопрос: витает ли сурдоязык в тюменском воздухе и оттуда вылавливается режиссерами (вспомним «Двенадцатую ночь» Романа Ильина в «Ангажементе» и «Сонеты» Алексея Ушакова в любительском экспериментальном театре), или марсельский режиссер чудом оказался на одном из представлений и решил сделать гиперссылку на тюменский театральный текст. Честно говоря, что бы ни сделал Владислав Знорко на сцене, он мне нравится. Самоиронией, хулиганской манерой строить спектакль из воздуха и менять все в последнюю минуту, авантюрным имиджем, который он укрепляет при любой мало-мальской аудитории. Нравится тем, как, презирая чинопочитание, может прервать на премьере официальные речи, решив представить коллег, помогавших в создании его «книги с размытыми буквами» на тюменской сцене. Не сказать, что Знорко гений, мыслитель или новатор. Но он предложил тюменцам взглянуть на театр с непривычной точки зрения — почему бы и нет? И нам интересно, и ему приятно, ведь, признался режиссер, ему нравится удивлять публику. Во Франции это сделать все сложнее — «зрители засыпают на спектакле» — а в России, да еще в глубинке, театралы сохранили способность удивляться. И готовы внимательно всматриваться в размытые буквы, чтобы разглядеть свой собственный горизонт.
