В живописи она проявляет себя как нео-импрессионист. Интересно, что сама художница идет в терминах дальше и называет себя пейзажным абстракционистом.
_Известный тюменский художник, керамист Анастасия Харина этой весной предстала зрителям в новой ипостаси. Если ее керамика имеет давно сложившийся круг поклонников, а с графикой мы познакомились прошлым летом благодаря выставочному пространству Литературно-краеведческого центра, то полевая живопись — это нечто совсем новое, настоящее переоткрытие всеми любимого художественного жанра и еще одна веская причина посетить выставку художницы «СОТворение» в холле перед Малым залом Тюменского драматического театра, которая идет сейчас и продлится до начала июня._
О том, какой ребус заключен в названии, что такое полевая живопись и метареалистическая графика, как создать «прыгающую в руки» чашку, какие сюжеты таят расписные тарелки, кувшины, как остановить время и где найти места силы за городом — и еще о многом мы узнали от самой художницы, которая для желающих проводит экскурсии.
На фоне новостей про музей изоискусств (напоминающих, воистину, хронику тонущего корабля) эта выставка — радостное событие, рассказ о силе природного таланта, прорастающего сквозь любые обстоятельства. «Жизнь продолжается, — говорит нам галерист, директор музея при драмтеатре Надежда Васькова. — Я давно хотела сделать эту экспозицию, так как знакома с керамикой Анастасии уже много лет. Настя из тех редких людей, которых не хочется упускать из виду. И для меня было настоящим открытием, что она еще занимается графикой и живописью. Как человек эпохи Возрождения, Харина многогранна: берется за самые разнообразные формы творчества и во всем достигает успеха».
Керамика
Выставка начинается на первом этаже и продолжается на втором. В двух витринах вас встречают керамические фигуры, расписные тарелочки, глазурированные изнутри кружки. Их утилитарность обманчива — это не кухонная утварь, это твари божьи. Внимательно рассматриваем винные кувшины из серии «Ряженые». Петух, баран, переодетая девочка, обладатели внушительных пластичных туловищ, у которых вынимаются лица или снимаются головы-крышки, — настоящие трансляторы нездешней энергии, существа, стоящие на границе миров.
«Тюмени повезло с керамистами, — уверена Надежда Васькова, — их немного, но у каждого свой яркий узнаваемый почерк. Во всей России по пальцам можно пересчитать самобытных художников, работающих с глиной, — это тяжелый труд в том числе на физическом уровне. Настины работы отличаются тонкостью исполнения, в них нет никакой нарочитой грубости, которая в тренде у столичных художников».
Стремительной походкой подходит Анастасия, невысокая и тонкая. Обладательница живейшей мимики и серьезного взгляда на улыбчивом лице, она ходит как танцует и рассказывает как поет. Рисунки ее слов очень долго, а то и навсегда остаются в памяти.
Момент ее «посвящения» в керамисты случился еще в старших классах — это была встреча с филимоновской игрушкой, которую мама привезла из командировки: «Я учила билеты по какому-то зубодробительному предмету и то и дело поглядывала на эту нелепую, смешную свистульку. Меня, девочку сугубо серьезную, разбирал какой-то нутряной экстатический хохот. Я потом расколотила свистульку, чтобы понять, как это работает. Оказалось, весь секрет у нее не внутри, а снаружи. Потом мы с подружкой после выпускного сами пытались свистульки из глины лепить».
Потом был филфак ТюмГУ и далее МГУ, где она, по собственному определению, далеко зашла в фольклор, в его корни, изучала Проппа и Юнга. Благодаря этому Харина сама себе критик и судья, она будто наблюдает произведения сразу с нескольких сторон. Но это не значит, что сюжеты для них Анастасия берет из головы. Мало кто так отточенно мыслит и так смело и страстно отдается интуиции в творчестве.
Глина говорит в ее руках тысячами голосов. «Моя задача — лишь слышать», — подчеркивает Настя. Здесь горшки как птицы, птицы как звери, звери как люди, а те знают ли, из каких миров? Ощущение инаковости скульптур усиливается за счет частого использования глубоко-темного цвета. Художница комментирует: «Это не краска, а восстановительный обжиг. Помещаешь щипцами раскаленное изделие в чугунок с берестой, мгновенная вспышка огня — и на поверхности проявляется окись железа, глина становится почти черной».
Часть кружек, кувшинов, скульптур поблескивает нежной, как кожа, цветной глазурью. Художница, порой дающая глазури небрежно растечься по поверхности изделия, а порой сочиняющая сложный глазурный узор (например, в виде маленьких птичек-принтов), сделала это столкновение матовых и глянцевых фактур своим ноу-хау. В этом проявляется одна яркая черта Хариной — она постоянно изобретает новые подходы — и сама же называет их «велосипедом»: «Работая с новыми жанрами и приемами, я потом нахожу переклички в других культурах. Например, в японском стиле раку, который узаконивает непроизвольности, наслаждается неровностями, водружает на флаг природно небрежное.
Яркий пример техники раку — «ручные кружки». Они обретают популярность, художница дает по ним мастер-классы. «Кружки сделаны вовсе не на гончарном круге, я придумала их во время занятия с людьми с расстройствами аутического спектра, которым преподаю глину. Рождаются они из комка глины, в которую ты втыкаешь палец и начинаешь вращать. Это не интеллектуальный, но медитативный процесс. Ты разговариваешь, думаешь, молчишь, крутишь — и будто сама по себе появляется такая форма. Эти кружки — по масштабу ладони, и их хочется держать в руках, хочется пить из них чай, греть руки о теплые стенки».
Если на заре творчества Анастасия много брала у своего «керамиста-крестного» Александра Кухтерина, то теперь она мастер широчайшего диапазона. Вот початок кукурузы, изысканная работа в стиле петербургского императорского фарфора. Вот глиняные композиции с людьми танцующими, загорающими, делающими зарядку — отсылка к советскому фарфору шестидесятых годов двадцатого века. Вот фигуры словно из раскопок, уводящие в глубину тысячелетий,
Глиняными скрижалями хочется назвать расписные тарелочки, еще одно большое увлечение Анастасии. Каждая повествует о многом, Настя помогает наблюдателям глубже «уйти в сюжет». Уже есть покупатель на «Переметных баб», надо успеть полюбоваться: тарелочный диск, как мир, вращают две монохромные фигуры, смутно напоминающие роспись на античных кувшинах. «Переметные бабы родились из термина „переметная сума“ — и из наблюдения за писанками, про которые так хорошо рассказывает художница и музеевед Наталья Маломыжева. Узор-перевертыш на яйце делают на перемену судьбы. Крутишь его в руке — и видишь то черную корзинку на красном фоне, то наоборот».
Вот тарелка «Дикий кур», с лубочным изображением петуха с яйцом: слушаем озорную сказку про местного василиска, фигуру загадочную, и стекла витрин дрожат от нашего дружного смеха. А вот «Козодой питается ночными мотылями» - роспись с птицей, раскрывшей клюв-луну, родилась из детективной почти истории, как Настя со своими детьми собиралась в ночной лес за козодоем наблюдать, птицей сверхскрытной. И как в результате Настя встретила козодоя под утро… в собственном огороде: порхал будто бабочка на фоне светлеющего неба. Дело в том, что основным источником Настиного вдохновения уже давно служат наблюдения за природой: поля и леса, окружающие деревенский дом в селе Усть-Ница, пространство чудесных открытий. Здесь целая коллекция драгоценных наблюдений, включающая коростеля, голубя и других обаятельных существ, освещенных волшебным фонарем творческого сознания.
Графика
Отдельное большое место галереи, две стены в холле второго этажа, заняли графические работы Анастасии, серийные и одиночные натюрморты, объединенные темой «непридуманной метареальности», или определенные по-другому «метафорическим реализмом», с легкой руки искусствоведа Татьяны Сергейчук. Ее монохромные изысканные рисунки настраивают нашу линзу восприятия на особый лад, мы угощаемся целым слоеным пирогом смыслов, зашифрованных в обыденности, и поражаемся вслед за нашим проводником-художником обилию парадоксов, прячущихся на самых видных местах, в самых выгодных ракурсах.
Вот фрукт помело в разрезе — и мы словно проваливаемся в мякоть оврагов, гор, рек, снятых с высоты птичьего полета. И это не единственная версия, каждый подходит и восклицает о своем. Кабачки в фас напоминают завязанную пуповину. Вот голая виноградная ветка, тень которой прячет зрелые виноградины. Ананас на ножке — в нем явно «просвечивает» целый «букет» совиных голов. Картошка-морда смотрит глазками. Китайский салат превращается в исполинскую рощу гигантских деревьев. Редиска дайкон старается напугать отростками-щупальцами. Жгучие перцы — «Существа» — образуют целое неформальное сообщество каких-то креветкообразных существ — кто-то дружит, кто-то ссорится.
«Моя принципиальная позиция при создании этой серии — делать натюрморт, ни штриха не придумывать самой», — постулирует художница. Ее задача здесь — обнажить прием создателя, который прячется в полифонии смыслов и образов, рассказать, какой он озорной шутник и глубокий философ, показать, что реальность сама по себе чудо.
Есть в графической серии и метафорические автопортреты, написанные с разницей в пять лет. Картины посвящены птицам-куличкам, которые сумели сбежать из клеток. От одной остались лишь следы на песочке. А вот эта стройная тонконогая птица вообще остроумно поступила: в клетке остался только искусный рисунок, на веревочке висит карандаш, а сама она ускользнула. «Она даже подписалась моим именем, я сама с удивлением это обнаружила», — констатирует Анастасия. И тут есть ответ на вопрос, на сколько процентов творчество — это продукт интеллектуальных усилий, а на сколько — шаманское камлание, в котором проговаривается бессознательное.
Поражает подробностями рассказ художницы, посвященный рисунку «Кедровка». На листе изображена маленькая птица, в которой прячется кедровая шишка, содержащая при ближайшем рассмотрении камеры для зернышек — маленьких кедриков.
«Это таежная птица, которая активно существует в хантыйской мифологии, — рассказывает автор. — Она питается кедровыми орешками и таким образом распространяет семена. При этом она связана с одним из сильнейших символов в хантыйской мифологии: семенем как „невзорвавшимся солнцем“. Как-то меня отправляли провести мастер-класс в Селиярово, при посредничестве Минсалима Тимергазеева. Мне нужно было научить местных лепить из глины, чтобы они могли этим зарабатывать. Посыл не самый жизнеспособный, но сама поездка была чудесной. Кроме всего прочего, я поразилась обилию смыслов, заключенных в хантыйских орнаментах. Кажется, что у них там сплошные рога оленя. Нет! Даже они отражают разные стадии роста рогов и возрасты животного. Есть символы „заячья лапка“, „лисья лапка“, даже „локоток лисьей лапки“. Есть — внимание! — „женщина в старой шубе“. Кто же знает, почему в старой! А кружок с точкой в центре символизирует „невзорвавшееся солнце“: семя как потенциальное зерно новой вселенной. Образ зерна есть у всех народов мира, он заключает в себе смерть, рождение, цикл обновления. Но у хантов все апокалиптически обострено, в силу суровой природы, мир всегда балансирует на грани. Не факт, что семя взойдет (перемерзнет, смело ветром, затоптал охотник, съел лось и так далее). И каждый факт рождения подобен чуду».
Заканчиваем осмотр графики картиной «Профосмотр». Здесь птицы как буквы на таблице окулиста. Этакие письмена в 3D-пространстве нашей реальности, которые шлют художнице свои послания. Каждый — в верной, природной пропорции. В самом верху современные «птеродактили» типа белохвостого орлана с размахом крыльев 2,5 метра. Внизу пичужки. Мы заговариваем о телескопическом зрении бога (способности, которой наделяют создателя тварного мира северные народы). Он одновременно видит всю картину в целом и букашку в траве.
Живопись
Еще один, какой-то совершенно уже чудесный фокус со зрением происходит при восприятии живописных картин, которые художница показала впервые. «Полевая живопись, поясняет сама Анастасия Харина, — это самоназвание жанровой серии картин, которые близки к эскизам, но по сути ими не являются. Эскизы — это рабочие материалы, создающиеся в полевых условиях и требующие продолжения в студии. Здесь не то: эти работы начинаются и заканчиваются на пленэре, и ни мазком дальше».
На трех стенах Малого зала драмтеатра расположился кусок за куском целый паззл из лета, солнца и тепла. Болота, леса, розовое марево шиповника, лиловый ивовый чудо-куст, паутина березовых лап на пронзительном синем, таинственная глубина оврага, крошка-корова на огромном лугу под огромным, как аэростат, облаком, загадочная, как сказочный замок, туша заброшенного элеватора. В общем, все, как мы любим и что мы любим в нашем лете. Картины затягивают, манят, приглашают, дышат, шумят, звенят комарами, сверкают пятнами солнечной зелени. Как это делается?
«Когда смотришь на эти впечатления художницы от наблюдения за природой, то непонятно, где эта реальность подлиннее, где ее больше, в жизни или на полотне, — делится впечатлениями Надежда Васькова. — Это какой-то новый импрессионизм, который получил свое развитие в современном творчестве. Искусство сегодня идет путем переизобретения. Если помните, раньше, в конце XX века, думали, что будущее за дизайном: вот оно, новое искусство. Теперь ощущается, что новые жанры не появляются, но переосмысляются в творчестве передовых художников».
Раскрывая секрет появления своих живых полотен, Анастасия разворачивает перед нами целое увлекательное повествование: «Это проснулось во мне несколько лет назад. Я выходила с этюдником на пейзажи — и чувствовала себя при этом младенцем. Студийная работа и работа на открытом пространстве — небо и земля. Немало времени ушло на опыт приготовления цветовых смесей, на перенос 3D-картины в 2D, то есть объемного изображения на картон. Опыты первого и второго лета были выброшены почти полностью. На третье лето я почувствовала, что с композицией справляюсь, смеси цветовые собираю, не задумываясь, цвет чувствую хорошо. Но когда я заканчиваю, то понимаю, что все на листе мертво, что божье творение не-вы-ра-зи-мо».
Это вроде бы хорошо, но, с другой стороны, художница в результате не понимала, зачем она это делает раз за разом. Перед ней не стояли задачи научиться рисовать копию, сфотографировать пейзаж. «Я стала себя ловить на том, что же именно заставило меня сесть именно сюда на этюд, — взволнованно повествует Анастасия. — Вот эта ветка. Я ее нарисовала, но ее в общей картине не чувствуется. Как сделать так, чтобы ее было видно? И тогда я поняла, что надо себя отпустить, не следовать правилам. И вдруг произошло чудо. Впервые оно состоялось с картиной болота, его густой зелени. Я вдруг поняла, что существует то, что я хочу выразить. Результат представлен здесь — все прошлое лето, весна, теплые осенние дни и несколько работ от позапрошлой осени, когда случилось прозрение».
В чем оно состоит? Анастасия рассказывает, что когда сидит перед пейзажем, ты постепенно входит в другое зрение, картина начинает раскладываться на пиксели, причем все они подвижные. И видит не дерево, ветку, реку, а цветовые сочетания. «Я называю их цветоформами, — делится открытием Харина. — Обычно пейзаж изображают предметно, например, чтобы написать лист, для этого создают фон, подмалевок… Я понимаю, как принято, например, писать траву: есть краски для света, для тени, для переднего плана. Но нет! Это не то, это просто какая-то фиксация реальности совсем другая, через мозг, что ли. А тут ты становишься свидетелем рождения цвета, и это абсолютный драйв, на два-три-четыре часа. Не отвлекаешься ни на что. В конце марафона ты испускаешь выдох — все, я это сделал!»
Сверхзадачей художника стало переоткрыть способ цветопередачи природных объектов. «Надо зафиксировать, как трепещет цвет этого листа и оттенок рядом, который не фон, это просто другой зеленый, и он может быть вовсе и не зеленый. И ты ищешь другой цвет, который существует рядом с этим листом. Найдя его, ты понимаешь: о, лист засиял, он живой. И задаешься вопросом: как Он это все придумывает, как? Настолько идеально кажутся подобранными цвета в природе. Просто когда ты это наблюдаешь, то оказываешься свидетелем этого чуда в каждом кусочке пространства. Заранее так не придумать».
Даже профану, наблюдателю со стороны, понятно, что не так просто в местных негромких пейзажах найти живописный вид. «Наши горизонтали не укладываются в формат на небольшой кусок картона, — подтверждает мысль Настя. — Живое доказательство — ивняки, этакая зеленая каша. Но ты садишься и наблюдаешь. И видишь, что это не месиво. Смотрите, как выделяется этот скромный лабазник на фоне зеленых кустов».
Мы подошли к картине, где празднично светятся ивовые кусты, каждый листик как личность и все вместе — полифония зеленого. «У меня натурально произошло переоткрытие зеленого цвета. Раньше я брала его из тюбиков, добавляя что-то из других компонентов. Он при этом казался мертвым. И буквально прошлым летом на меня снизошло, что зеленого не существует. Он все время появляется из сложения желтого и синего. От процента каждого цвета все меняется. На это влияет ветер, отражения других листьев, свет, у каждого вида дерева и травы могут быть разные оттенки. Я, кстати, всю весну старательно наносила на полотна синий и желтый. И вдруг поняла: когда эти два цвета складываются, получается лето! И в природе, и на картине! Теперь я каждый раз зеленый добываю, складываю. И такой зеленый не „высыхает“ на картине, он светится».
В живописи Анастасия Харина проявляет себя как нео-импрессионист, это отмечали и тюменские искусствоведы, побывавшие на выставке. Интересно, что сама художница идет в терминах дальше и называет себя пейзажным абстракционистом, рассказывая о принципах создания композиции: «Есть цвет и линия ветки, а есть цвет и линия того, что находится между ветками. Мы называем это фоном. На самом деле это некоторая цветоформа. И вот за этим упоительно наблюдать. При этом тревожишься всякий раз, что, исполняя детали, не удержишь всю композицию, что она развалится. Вопреки правилам живописи, я всегда начинаю наносить краску с главной детали, то есть с того, ради чего мне захотелось исполнить пейзаж. Это может быть цветок шиповника или особенная ветка. Потом я пишу то, что вокруг него и так далее».
Под финал экскурсии мы становимся свидетелями драматичной бэкстейдж-истории про фиолетовое дерево: «Каждый раз, выходя на пейзаж, я с нетерпением жду, какое же кино мне покажут в режиме онлайн. Так случилось с фиолетовым деревом. Я увидела его мельком, проезжая по грунтовой проселочной дороге за грибами. Оно не выходило у меня из головы. Пришлось поехать искать его за 20 километров от деревни. Прихожу на следующий день и с ужасом обнаруживаю, что я на том же самом месте стою и… не вижу ничего фиолетового. Освещение изменилось, и все цвета пропали. Надо сесть и снова это увидеть. Через неделю я дождалась сходного солнца и написала-таки это дерево».
Очарованные, мы смотрим на другие картины, разговариваем о загадочных внутренностях изображенного на них элеватора, «города голубей» и настоящего замка из мультфильма Миядзаки. О «сталкеровских» местах на высоком берегу реки. О тамошних фокусах времени и пространства. Переключаемся на Чернобыль и Припять. Говорим о влиянии человека на природу и о том, что происходит, когда он меняет свою точку зрения на мир, который нуждается в нашем понимании, уважении и деликатности. «Эко-беседы» здесь закономерны: таков посыл творчества Анастасии Хариной.
Свои впечатления от выставки выразила филолог, преподаватель, редактор Наталья Самойлик, отметив, в первую очередь, терапевтическое действие, которое производит творчество художницы: «Настя корневая, изначальная, если говорить цитатой из БГ, она позволяет тебе „держаться корней“. В ней очень много хорошей здоровой силы. Вспоминается название одной из ее графических работ, изображающих перцы: „Существа“. Особенность Насти заключается в том, что все, что попадает в поле ее зрения, на ее картины, — деревья, травы, птицы, рыбы — все становится сущим. Ее керамика, к примеру, это вовсе не холодное и отстраненное творчество, подобное интерьерным безделушкам. Она очень живая (как говорит мой племянник, „мясная“). Наблюдая ее работы, ты на физическом уровне понимаешь, что оно материализованное, воплощенное, его можно потрогать».
Наталья отметила еще одно свойство работ Хариной — пластичность: «Кажется, отвернись, и застывшие на секунду фигуры могут разогнуться, сменить позу, махнуть крыльями. Поэтому ее чашки и расписные тарелки тоже живые. При этом, побывав на мастер-классе художницы, поработав с глиной, я знаю еще об одном их свойстве — когда еще свежие, они пахнут печью, и засчет этого приобретают дополнительный объем восприятия. Ты их ставишь в шкаф и вдыхаешь запах дыма и природы. Настя — человек, который позволяет нам всем вернуться к истокам».
_Биографическая справка_
_Анастасия Вячеславовна Харина. Выпускник филологического факультета Тюменского госуниверситета по специальности «литературовед, преподаватель литературы»._
_Окончила аспирантуру Московского государственного университета на кафедре теории литературы (заочно) в 2000 году. Работала в свое время преподавателем литературы, главным редактором «Областного центра дополнительного образования детей и молодежи». Журналист._
_Иллюстрировала две детские книги, блоги в тюменских журналах «Home & space», «Fashion collection», вела рубрику «Записки охотника» в журнале «Свой дом»._
_С 2003 по 2007 год работала в Детской школе искусств № 1 преподавателем керамики. В настоящий момент преподает керамику и живопись в детском коррекционно-развивающем центре «Софья»._
_С 2000 года профессионально занимается керамикой. Истоком творчества стала народная образность игрушек, лубка. Начинала с авторских свистулек. Участвовала в выставках Музея искусств, Тюменского отделения Союза художников._
_В других своих ипостасях Харина журналист, редактор, писатель. Натуралист-орнитолог, за несколько лет тщательно изучившая местную флору и фауну. Список увлечений неполон._
