В Тюмени вектор движения загадочной Руси, к которой еще у Гоголя было много вопросов, сложился традиционный — со сцены в зал.
_Тюменцы не могли удержаться и начинали аплодировать прямо во время спектакля — вчера в Тюменском драматическом театре так проходила сдача «Мертвых душ», премьеры этого сезона._
Постановка Ирины Ткаченко, в недавнем прошлом режиссера и хореографа известного пермского Театра-Театра, превратила классическое «школьное» произведение, до красоты которого многие так и не дорастают ни на уроках литературы, ни после, в музыкальный балаганчик в лучшем смысле этого слова — щедрый на живую импровизацию, немедленно находящую отклик у зрителя.
В таком виде — лаконичный, сведенный фактически до комикса, исполненный его же легкости и красочности — Гоголь, однако, в сути своей остается неизменен. Галерея типов, как и прежде, вышла устрашающая.
«Русь, куда ж несешься ты?» — этим вопросом удобно было бы заканчивать не только постановку по «Мертвым душам», но и начинать и заканчивать любое произведение. Пусть даже и зарубежное, там ведь тоже в недоумении. Ответа, как и прежде, никто не даст, но отследить направление всякий раз интересно.
В Тюмени вектор движения загадочной Руси сложился традиционный — со сцены в зал. Для начала зрителя припугнули флешбэком — отец порол сына и приговаривал про копейку. Разговор этот, сопровождавшийся ударами, надо думать, крепко запал избиваемому в душу. А потом Птица-тройка, ловко составленная из русских баб в стилизованных народных одеяниях, едва сдерживаемая упряжью, грозила разлететься в разные стороны. Управлявшие ей черно-белый, как набросок, Чичиков (Николай Аузин) со словно светящимся от многочисленных лобзаний губернатором (Сергей Осинцев) были в самом начале долгого пути с известным концом.
Раз — и на пустую глубокую сцену, покрытую импровизированной соломой, выкатывается мобильный вернисаж — картины, статуи на колесиках. Выкатились и сами обитатели сего передвижного райка — чета Маниловых (Кристина Тихонова и Константин Антипин). Вот, кстати, именно эта мобильность и давала в постановке на солидной сцене громадного крепкого театра такой уличный, площадной сквозняк. Маниловы, в присутствии власти растворившиеся в обожании и подобострастии, не теряли хватки. Были мягки, податливы, но падки на выгоду и пугливы — как бы чего против строя не ляпнуть. Знакомо? Дальше.
Один из самых запоминающихся образов создал Сергей Белозерских, сыгравший суетливого, болезненно-мелочного, но против воли симпатичного Плюшкина. В своем гнезде, похожем на воз барахла, в который и из которого без конца просачивается мелкий, нечистый на руку местный народец, привыкший и не обращавший внимания на хлопоты барина, сам он — как крупная мышь, которую, кстати, одно время герой таскает в руках. В полной мере артист раскрывает свое обаяние, когда, вслед за другими героями, начинает петь. Отличный номер вызвал очередные аплодисменты, не реагировать на увиденное было нельзя. Ну и таких, как трясущийся над мелочевкой живчик, показанный Сергеем Белозерских, казалось, тоже нередко видели на тюменских улицах. Дальше.
Ноздрев (Сергей Калинин) с корешем Мижуевым (Сергей Канаев) случайно или намеренно вышли гоповатыми. Вот уж где персонажи действительно без труда были узнаваемы. Кстати, они и вызывали больше всего смеха в зале. Постановщики расщедрились и подарили исполнителям некоторую свободу в образах, чем те и воспользовались. И когда спектакль катился уже во всю прыть, набирая темп и кураж, зрители все чаще похохатывали не только в отрепетированных местах, но над чередой смачных словечек и шуточек. Хотя о чем-то актеры потом обещали больше не шутить.
Непривычно жесткий и отвязный в роли Собакевича Сергей Скобелев грозился добить порядком измученного несносными крепостниками Чичикова. Бросавшийся из крайности в крайность, его герой словно без конца проверял свои и чужие границы, то обмякая, то бесясь неизвестно от чего. Узнаваемо?
А дальше Чичиков, еще больше погрустневший, и задает сакраментальные вопросы куда-то в даль, в район театральной люстры или колосников.
Реперных точек, вынутых из знаменитой поэмы, хватает на то, чтобы произведение вышло «читаемым», знакомым. Спектакль идет неполных два часа, но все на своих местах. Кроме того, зрелище, создаваемое очень простыми средствами — ворохами бумажных лент, тенями на заднике сцены, малыми и большими колесами, умной в движении и подвижной массовкой, перетекающей из сцены в сцену, умиравшей и воскресавшей, — было действительно притягательным.
И вместе с тем общая картина создавалась, как бы это сказать, довольно прозрачная, универсальная, очищенная до какого-то нужного театрального эфира, судя по реакции, подходящего тюменской публике. Поэтому соломенное поле гоголевских чудес, поле экспериментов можно было считать открытым.
_Хотите в это поле? Бричка уже в пути — премьерные показы сегодня, 4 октября (причем на момент публикации в зале оставалось свободным одно (!) место), а также в выходные — 5 и 6 октября (на эти дни мест на премьеру немногим больше)._
