Тюменский спайдермен Сергей Девляшов: Забираться на Эйфелеву башню просто скучно

Сергей Девляшов на первый взгляд обычный студент. Мало кто узнает в учащемся института физкультуры ТюмГУ звезду YouTube. Число зрителей на его видеоканале стремительно приближается к миллиону. Сергей не пьет и не курит, любит кататься на сноуборде, скейте и роликах, свободное время посвящает паркуру и фрирану. Но его главное увлечение — билдеринг — скалолазание в городской среде. Экстремал без страховки покорил Мост влюбленных и несколько тюменских многоэтажек. Свои восхождения, снятые на видео, атлет публикует в Интернете.

— Сергей, расскажи о своих увлечениях. Что такое паркур и фриран?

— Паркур — это преодоление препятствий, умение быстро, технично передвигаться. Фриран — это преодоление препятствий с использованием уличной акробатики. То есть приукрашенный паркур, грубо говоря. В паркуре важнее скорость. Фриран — просто бег в свое удовольствие, импровизация. Тех, кто практикует такие дисциплины, принято называть трейсерами.

— Сколько ребят в Тюмени разделяют твое хобби?

— Их количество исчисляется в сотнях. У ребят разный уровень. Есть те, кто движет эту культуру, развивает ее. Есть те, кто только начинает подтягиваться. Думаю, чуть ли не каждый день появляются новые команды. Даже на моем районе — Ватутина, который известен как не очень благополучный — с наркоманами и алкоголиками — есть много людей, которые заинтересовались этими дисциплинами. Раньше они любили выпить и потусить в подъездах. Теперь я прохожу мимо, а они по двадцать человек на турниках висят. Все больше и больше растет ребят, которые увлекаются дворовыми видами спорта.

— Можно ли применить эти умения — бегать, прыгать, лазить, крутиться — в городской среде, а не в специальных парках?

— Разумеется. Для этого все и придумано. Парки существуют лишь для тренировок, чтобы отрабатывать тяжелые элементы. Можно просто выйти на улицу, не зная заранее, куда двинешься. Бежать, перепрыгивать через клумбы и скамейки. Это абсолютная уличная импровизация.

— А где в Тюмени увидеть такую улицу, по которой бегут парни и перепрыгивают через препятствия?

— Надо еще найти таких парней (смеется). На самом деле, можно заметить этих людей. Но в Тюмени мало настоящих профессионалов, которые могут толпой бежать и выполнять трюки. Вообще, есть разница между трейсерами: кто-то тренируется для популярности, а кто-то — исключительно для собственного развития.

— В других городах хорошо развито движение паркура и фрирана?

— Самые сильные города, как нетрудно догадаться, это Санкт-Петербург и Москва. В Петербурге очень хорошо развит паркур, москвичи больше любят фриран — всякие акробатические фокусы.

— А где развит билдеринг?

— Билдеринг только у меня развит, по-моему (смеется). Я не знаю людей, которые привлекли большое внимание, поднимаясь на высотки, кроме себя самого и основателя билдеринга Алена Робера. Он забирается на небоскребы. Его называют французским человеком-пауком.

— У него постоянно возникают проблемы с полицейскими. А как у тебя складываются отношения с ними?

— Ален Робер какой-то неправильный. Он выходит днем, когда много народу. Ему, мне кажется, нравится это — толпа помогает взбираться на высоту. А мы выходим по утрам, когда можно посмотреть на рассвет, когда нет народа. Нас никто не видит. Спокойно залезли, спокойно сняли на видео, слезли и ушли. Все.

— То есть ты не хочешь, чтобы много людей знало о твоем увлечении?

— Я, если честно, вообще был удивлен, когда СМИ начали брать у меня интервью, со мной начали связываться телеканалы. Я думал: ну, блин, кроме меня нет тех, кто лазит? А потом оказалось, действительно, нет.

— Если бы ты встретился с Аленом Робером, о чем хотел бы с ним поговорить?

— Если бы я еще французский знал (смеется). Вообще, конечно, было бы интересно пообщаться. Я смотрел, как он поднимается. Нереальных восхождений я у него не видел, ничего невозможного. Француз разумно подходит к выбору здания, на которое собирается лезть. Когда он забирается на крышу, у него 50% сил еще сохраняется. Он к тому же поднимается там, где можно отдохнуть — встать в распорку между стенками, руками потрясти. Именно на руки идет больше 50% нагрузки. Поэтому, когда я занимался скалолазанием, у меня была особенность техники — я давал больше нагрузки на руки, чем остальные. Это отражалось и на результатах. Так что если бы у нас были небоскребы, я бы тоже на них поднимался.

— То есть ты увлекаешься и спортивным скалолазанием?

— Я занимался скалолазанием десять лет — с восьми до восемнадцати. Получил звание кандидата в мастера спорта. Занимал призовые места на всероссийских соревнованиях. У меня второе и третье место на финалах кубка России, призовое место на этапе кубка России. Куча наград разных областных соревнований. Потом появилась неприятная для скалолазов болезнь — артрит пальцев. Суставы начало ломить. И сейчас, когда я забираюсь по маленьким зацепам, то все время ощущаю дикую боль. Не могу висеть. Пришлось бросить спорт.

— Но артрит еще более опасен для билдера?

— Нет. Суть в том, что болезнь проявляется только когда зацеп меньше, чем полфаланги. То есть когда спортсмен держится на этих частях пальцев, то вся нагрузка идет именно на сустав. Но когда зацеп глубже — хотя бы на фалангу, то давление идет уже выше — не на больные суставы, а на руку. Поэтому я по особо сложным трассам и не хожу. Занимаюсь паркуром, фрираном, компенсирую всякими высотами, чтобы интереснее было.

— Сергей, с чего ты начал билдеринг тренировать?

— Скучал как-то по скалолазанию. Вспомнил здание, на которое впервые забрался. Это пятиэтажка, в которой жила бабушка. Даже не помню точно, зачем залез туда. Забрался по балконам на крышу и сидел там. Самым сложным было залезть на козырек балкона на пятом этаже. Надо было повиснуть на руках, вытянуть себя, а потом еще с балкона допрыгнуть до крыши. В то время я уже занимался скалолазанием. Потом пошла на пальцах вся эта болячка… Перешел в паркур. В паркуре буквально за год достижения начались — замечать начали. Выходит, болезнь меня только подтолкнула к тому, что можно переключиться на что-то новое.

— В Тюмени мосты над Турой все облазил?

— Да, везде был. За одно лето по всем мостам прошел.

— Какое восхождение ты считаешь самым значимым для себя?

— На Мост влюбленных.

— В видеоролике видно, что ты поставил ноги на разные опоры моста. Там вообще есть, за что ухватиться, в случае порыва ветра?

— Думал, что расстояние между опорами широкое, придется на шпагат садиться. Растягивался. Оказалось, там очень маленькая ширина. То есть ноги на разные опоры спокойно поставил. Наверху есть флагшток. Но он какой-то ненадежный. Если держаться за него, он может сломаться. Я взял с собой веревку, чтобы было легче садиться на шпагат. Она была привязана к лестнице. Но, как оказалось, не понадобилась.

— Что за высотный дом с трубой, который ты покоряешь на видео?

— Я живу в районе улицы Ватутина. Это место, где десятиэтажка — уже круто. И вот у нас на районе появилась шестнадцатиэтажная новостройка. У нее такая труба вдоль стены, что грех было не залезть. Когда я увидел этот дом, сразу глаза загорелись.

— Самый невероятный момент, когда тебя с веревкой вытягивали на крышу…

— Да, по трубе я забрался вообще без проблем. С крыши мне сбросили веревку. Проблема в том, что это была обычная дачная веревка, сложенная в три раза. Уверенности в том, что она выдержит, было мало. Когда забирался на крышу, адреналин просто зашкаливал. Нужно было за секунду вытянуться и встать на ноги. Это был самый жесткий и опасный момент.

— Как ты продумываешь меры безопасности? Ты же должен быть на 120% уверен, что все получится.

— Я уверен. Труба очень прочная. Так как это новостройка, все сделано качественно. Через каждые два метра крепления. В любой момент я мог нырнуть под трубу, упереться в стенку и постоять, отдохнуть. Когда я забирался впервые, я три раза отдыхал, даже руки не устали. Спокойно добрался до конца трубы, схватился за веревку и влез на крышу.

— Как правило, страх в экстремальных ситуациях возникает не из-за того, что высоко, а из-за сомнений в надежности конструкции. Вдруг какая-нибудь гаечка развинтится и…

— Это естественно. Я потому и говорю, что мне было страшно забираться по веревке, которая была не очень надежной. Себе всегда доверяешь больше, чем другим. Кстати, в моем виде спорта так: если начинаешь забивать себе голову вопросом, что произойдет, если конструкция не выдержит, то лучше спуститься вниз, чем с такими мыслями продолжать лезть. Не дай бог этот страх перейдет в панику, начнутся бесконтрольные движения… Очень просто сорваться и упасть.

— Говорят, вниз спускаться всегда тяжелее, чем забираться наверх.

— А я и не спускаюсь вниз.

— А были ситуации, когда приходилось?

— Один случай был, но он безопасный. Я просто не рассчитал расстояние между кирпичами. Дом трехэтажный. Нужно было попрыгать по ямкам узора в стене, добраться до второго этажа, прыгнуть на отвесный балкончик, пройти по нему и влезть на крышу. В какой-то момент понял, что от одной выемки до другой требуется серьезный рискованный прыжок. Пришлось по тому же пути обратно спускаться.

Как сказал один хороший спортсмен, скалолазание — это те же шахматы. Нужно все время думать, только время кончается быстрее. Уходят силы, и мозг работает суперактивно. В этом деле гораздо важнее работать головой, чем просто лезть куда-то, прыгать, вытягиваться, зацепляться. Если не умеешь мыслить в экстремальных обстоятельствах, нечего делать в этом виде спорта.

— Помнишь свое самое страшное восхождение?

— Самое страшное — подъем на девятиэтажный дом. Изначально казалось, что это обычная стена в девять этажей. По плану рассчитывал, что от последнего выступа дотянусь до крыши. Встаю в полный рост, вытягиваю руку и понимаю, что до крыши остается расстояние в два кирпича, это примерно десять сантиметров. Силы были на исходе. Собственная ошибка стоила мне много потраченных нервов. Около минуты я висел и соображал, что делать — либо спускаться, либо искать какой-то способ выйти из ситуации, например, прыгать вверх. Прыжочек предстоял небольшой, но я понимал: если не зацепляюсь, то падаю. Если падаю, то шанс зацепиться вновь — процентов десять. Все-таки я решился прыгать. Долго искал положение, как встать, чтобы стопроцентно выйти на крышу. В результате допрыгнул, залез успешно.

— Подобные случаи должны заставить тебя несколько остепениться.

— Когда мне было восемь лет, я упал со второго этажа. Думал, после этого у меня пропадет желание покорять высоты. Я лез на крышу двухэтажного дома, и мне задали неожиданный вопрос, как ты обратно будешь слазить? Я не нашел ответа (смеется). Решил спускаться по кирпичным узорам, дотянуться до кабеля, по которому карабкался вверх, и скатиться по нему вниз. Маленький был, не соображал ни фига. Начал спускаться по узору и вместе с куском кирпичной кладки полетел вниз. Эта груда камней просто вывалилась из дома, потому что он был ветхим. Подо мной был бетонный забор. Каким-то чудом, до сих пор не понимаю, я упал с одной стороны забора, а кирпичи оказались на другой. Я лежал и думал, то ли умру, то ли не умру. Не понимал, что произошло, черные пятна мелькали перед глазами. Плюс ко всему, я упал спиной на груду щебня. Отделался ушибами, не пострадал. Думал, после этого появится боязнь высоты. Но меня еще больше потянуло к вершинам.

— В Тюмени есть еще места, куда тебе хотелось бы забраться?

— Планирую следующим летом подняться на двенадцатиэтажный дом, не буду говорить, какой именно. На углу этого дома интересная кладка: кирпич на кирпиче лежат крест на крест. Такой шов идет по всей высоте здания. Обычно отверстия между кирпичами в таких домах замазаны цементом, чтобы никто не лазил, типа меня. А здесь пустые глубокие впадины. Для покорения этого дома придется не хило на турнике повисеть. Выносливость нужна. 12 этажей без шансов спрыгнуть на балкон или как-то еще подстраховаться. Либо вверх, либо вниз. Если я заберусь на эту двенадцатиэтажку, мне в Тюмени вообще нечего делать будет.

— Тебе интересно покорить какое-то конкретное здание, например, Оперу в Сиднее или Эйфелеву башню?

— На Эйфелеву башню, я думаю, скучно было бы подниматься. Это слишком легко, даже сил не потрачу. Конструкция башни такова, что в любом месте можно сесть, отдохнуть, бутерброды покушать без проблем. Только ради того, чтобы осознавать, что покорил главный символ Франции? Меня в принципе конкретные здания мало интересуют. Для меня важна высота и реальность ее покорения. Может быть, это никому неизвестный жилой дом, а на нем какие-то особые узоры, по которым интересно взбираться.

— Почему ты не пользуешься страховкой?

— Чтобы купить страховку, надо потратить немалые средства. Если говорить о девятиэтажке, на которую я поднимался, то это, считай, около 30 метров специальной веревки. На том же Мосту влюбленных страховка была бы просто лишней: нужно было бы постоянно за ней следить, тащить ее за собой вверх. В общем, еще сложнее с ней подниматься. А если бы я устал, я просто обхватил бы трос руками и съехал вниз без проблем. Если бы у меня кончились силы, когда я поднимался на шестнадцатиэтажку, я бы также скатился вниз по трубе. Я всегда искал высоты с особым расчетом: если силы кончатся, то будет возможность прыгнуть на балкон, допустим, или на трубу. Пока, кроме девятиэтажки, о которой я уже говорил, я не лазил на какие-то здания, где не было бы выхода. И больше на такое не решусь.

— Кто те ребята, которые помогают делать видео?

— Это мои друзья. Им тоже интересно понаблюдать за моим подъемом, свое видео поснимать. В страховщики выбираю тех из них, кто покрупнее. Я не распространяю информацию о том, когда и куда поднимусь. Поэтому рядом всегда только близкие люди.

— Выходит, ты сознательно популяризируешь то, что менее подготовленным людям может, скажем помягче, навредить.

— Я всем говорю, в тех же видеороликах: не пытайтесь повторить. Это опасно для жизни. Если кто-то лезет наобум, значит, нет головы на плечах. Это обязательно печально кончится. К слову, тот же Ален Робер лазит на небоскребы при огромном скоплении людей, но я не видел, чтобы кто-то лез вслед за ним. Люди-то умные, в основном.

— Подозреваю, мама у тебя вообще с ума сходит от твоих проделок.

— Да, но она относится к этому более терпимо, чем я ожидал. Когда она посмотрела вторую часть видео, у нее просто крышу снесло. Я выполнял акробатические элементы на краю крыши. Ее это больше всего убивает. Говорит: ладно лазание, ты еще в этом разбираешься, долго тренировался. Но с акробатикой… Подует ветер, что-то может пошатнуться, чуть-чуть не с тем курсом прыгнешь и все… Правильно, в принципе, говорит. Но я прыгал без ветра, выходил в ту погоду, когда вообще было глухо.

— Не считаешь правильным более скромные трюки выполнять?

— А я и делаю самые скромные трюки. На краю крыши я выполнил легчайшие приемы, которые ставлю сто процентов. Я чертил на земле линию шириной десять сантиметров и на ней прыгал. Точно попадал десять раз из десяти. Только потом шел на крышу с этим делом. Все продумано, протренировано. Я хотел выполнить один жесткий элемент — заднее сальто лицом к пропасти. Но был шанс сорваться, и я не стал его делать. На тренировках у меня такое получается пять-шесть раз из десяти.

— Как твоя девушка относится к твоим рискованным занятиям?

— Как ни странно, она одобряет. Боится и переживает, естественно, без этого никак. Но останавливать даже не пытается. Знает, что это моя жизнь. Просит, чтобы я был аккуратнее. Ее зовут Олеся. Она учится в МАТИ на бюджете. Сама она из Югорска, некоторые время жила в Тюмени, где мы с ней и познакомились. Потом уехала в Москву. Недавно я ездил к ней в гости на неделю.

— Ты не планируешь перебраться к ней?

— Да, мне хочется переехать в Москву. Во-первых, хочу быть рядом с любимой. Во-вторых, там реально больше возможностей: можно найти работу, связанную с увлечением, например, можно работать каскадером. Заниматься тем, чем хочется, и еще получать за это деньги — идеальная ситуация.

— Сергей, ты веришь в бога?

— Верю.

— Считаешь, что бог тебе помогает?

— У меня очень сильный ангел-хранитель. Я вообще считаю себя счастливчиком. К примеру, то падение со второго этажа, — это лишь один из десятка случаев, когда смерть пролетала рядом. Помню еще случай. На занятиях скалолазанием мы ночевали под скалой на открытом воздухе в спальных мешках. Мы не знали, что скала осыпается — ящерица пробежит — вниз летит камень. И вот засыпали, болтали перед сном. Слышу, какой-то ветерок пронесся над ухом, песочек пролетел. Я подскочил, достал телефон, чтобы посветить в темноте. Смотрю, камень в виде капли заостренным углом воткнулся в землю. Он буквально в сантиметре от головы пролетел.

— Что могло бы заставить тебя прекратить подвергать свою жизнь опасности?

— Я даже не знаю. Близкие просят меня сбавить обороты. Но это все равно, что попросить меня перестать спать. Я бы остановился. Но это часть жизни моей. Без движения мне не живется. Наверное, если я переберусь к своей девушке в Москву, устроюсь на хорошую работу, то тогда буду вести себя спокойнее — стану заниматься только паркуром и фрираном. Надо переключиться на какой-то другой вид, где столько же эмоций, столько же адреналина. Хотя дело же не в самом адреналине, а в процессе, в движении. Когда забираешься на высотку, аж руки трясутся: понимаешь, на то, что ты сделал, не решится практически никто. Смотришь на утренний пейзаж и наслаждаешься.