.
В преддверии своего 80-летнего юбилея заслуженный врач России Анатолий Рудаков встретился с обозревателем «Вслух.ру» и рассказал, с чего начиналась тюменская анестезиология.
_Шутка ли — 55 лет в медицине! А жизнь врача-анестезиолога, старейшего сотрудника Областной клинической больницы № 1 Анатолия Фомича Рудакова сложилась именно так. Без преувеличения можно сказать, что большинство тюменских анестезиологов — его ученики. Почти 20 лет по рудаковской программе готовили специалистов-анестезиологов. И сегодня в свои 80 лет доктор Рудаков остается столпом тюменской медицины. Пусть с 2003 года он не заходит в операционную, но от его бдительного взгляда не ускользнет ни один недочет в оформлении медицинской документации._
— Анатолий Фомич, вы отмечаете сразу два юбилея: 21 августа вам исполняется 80 лет и 55 из них вы посвятили медицине. А как вы пришли в профессию?
— Я родился на кубанском хуторе. Моего отца, директора семилетней школы, забрали на фронт. После его гибели мама стала работать акушеркой на фельдшерско-акушерском пункте. Получается, с 11 лет я постоянно сталкивался с медициной. Мы жили в амбулатории, рядом принимал фельдшер, с другой стороны — акушерка. После окончания семи классов я пошел в Армавирское фельдшерско-акушерское училище. После его окончания получил «пятипроцентную бронь» — возможность без экзаменов поступить в мединститут. Воспользовавшись возможностью, я поступил в Краснодарский медицинский институт, тогда он назывался Кубанский мединститут имени Красной Армии. Почему Красной Армии? Потому что он был организован Девятой армией, которая освобождала Кубань от белых. На Кубани скопилось немало российских ученых, которые пытались уплыть за границу, но не всем удалось это сделать. Там собралось довольно много профессоров, которых обязали устроить университет в четыре факультета, в том числе медицинский.
Кстати сказать, наш институт в 1942 году был эвакуирован в Тюмень. Здесь работали профессора, которых я еще застал. В частности, заведующий кафедрой госпитальной хирургии профессор Лукьянов.
— А в Тюмени, вы, наверняка, оказались по распределению.
— Да, после института трехлетняя отработка была обязательной, нас вместе с женой направили в Тюменскую область, в Бизинскую участковую больницу в Тобольском районе.
В земской больнице я занимался всем — от операций и родов до чесотки и трахомы. По истечению трехлетнего срока мы хотели увольняться, но нас вызвали в облздравотдел и предложили переехать в Тюмень — пообещали квартиру и работу в областной больнице. Меня хотели перевести хирургом, но свободной ставки не оказалось. Потому предложили место анестезиолога.
— Получается, вы анестезиолог волей случая?
— С анестезиологией я был знаком курса с третьего — вместе с товарищем участвовали в операциях на животных. Нам за это ничего не платили, но мы многому научились. И раз в моей биографии была такая строчка, главный врач Александр Васильевич Моисеенко предложил временно пойти анестезиологом. Мол, будет штатная единица — переведу. И так до сих пор.
— Но что-то же вас в эту специальность затянуло?
— Так и есть. В 1964 году, в год моего переезда в Тюмень, произошло знаменательное событие: в областной больнице было организовано первое отделение анестезиологии. Оно стало первым не только для области, но и для всей страны. Приказ Минздрава, определявший образование таких отделений по стране, вышел только спустя пять лет. У нас к тому времени уже был неплохой опыт работы.
— А с чего начинали, Анатолий Фомич? Чем располагали?
— У нас работали четыре врача-анестезиолога, четыре сестры-анестезиста, были палатные сестры, санитарочки, шесть коек, две палаты — мужская и женская. Сюда госпитализировали всех тяжелых больных после больших операций. Палата по тому времени была оборудована хорошо, хотя сейчас кажется, что маловато. Был кислород, функциональные кровати, сестринский пост прямо в палате. Конечно, мониторов не было, но был аппарат, способный проводит длительную вентиляцию легких. Отделение постоянно расширялось: к 68 году коек стало 12, потом 15, появилась своя экспресс-лаборатория.
Хочу, чтобы вы поняли — без этой службы в хирургии серьезных вещей делать нельзя. Например, раньше наркоз был только масочным — под таким нельзя делать операцию на легких, это грозило пневмотораксом и гибелью. Как только эту службу централизовали, хирурги стали оперировать больше, послеоперационных осложнений стало меньше, больные были ухожены и обезболены.
Первым заведующим отделением был Альфред Сергеевич Ладанюк, он проработал недолго. Его сменил Игорь Игнатьевич Михайлов, который потом ушел в хирургию. И с 1967 по 2003 год отделением руководил я.
— Вы и сегодня в строю. Что входит в ваши обязанности? Как вы применяете ваш бесценный опыт?
— С 2003 года занимаюсь клинической экспертизой, провожу проверку качества лечения пациентов больницы. Видите, на столе папка с историями болезней. Здесь все выписанные больные, все недочеты в оформлении документов, сведения о некачественном лечении, разбор осложнений и все смертельные случаи. Каждый летальный случай мы обсуждаем на врачебной комиссии, там принимается определенное решение. Все направлено на то, чтобы увеличить безопасность пребывания больного в стационаре, на операционном столе.
— А в свое родное отделение не заходите?
— В операционной не бываю, но активно консультирую больных в реанимации. У нас работают три большие реанимации — для взрослых, детей, прооперированных на сердце, и гнойно-септическая.
— Такой огромный опыт работы необходимо передавать. Вы преподаете в медицинском вузе?
— Преподавать я начал в 1965 году, когда на нашем отделении начали готовить врачей. В то время существовало всего три института, где готовили анестезиологов: в Москве, Ленинграде и Киеве. Попасть туда было очень сложно. И мы начали сами обучать врачей и медсестер, программы я написал сам, по ним готовили врачей лет двадцать.
— Правильно ли я понимаю, что большинство тюменских анестезиологов — это ваши ученики?
— Да. Но многие из них уже ушли на пенсию. Особенно активной подготовка стала тогда, когда начался нефтяной северный бум. Конечно, это сопровождалось травматизмом, ожогами. Помню, как в 1966 году мне приходилось ночью вылетать вместе с Виктором Ивановичем Муравленко в Урай, когда на буровой сгорели 10 человек. Для северных городов мы готовили в год по 18−20 врачей.
— Вы кем-нибудь из них особенно гордитесь?
— Конечно! У нас учился и работал Александр Васильевич Кульбашный, потом он уехал в Надым и проработал там до пенсии. Доктор Людмила Валентиновна Котина трудилась в Салехарде, доктор Валентина Дмитриевна Вобликова — в окружной больнице Ханты-Мансийска. И таких много.
— Анестезиология и реаниматология региона создавалась вашими руками, развивалась на ваших глазах. Чем отличается современная медицина от того, что было? Можно ли это сравнивать?
— Состояние нашей службы я оцениваю очень высоко. В 1987−89 годах облздравотдел поставил перед нами задачу, чтобы во всех районных больницах был анестезиолог. Он необходим для оказания помощи экстренным больным, очень сложным в диагностическом плане, хирургической тактике, выхаживании в послеоперационном периоде. И в этот период 2/3 больниц региона имели таких врачей. Если уезжали люди, мы снова готовили специалистов.
— Ну и современное оборудование не сравнить с тем, что было…
— Первое хорошее оборудование мы получили в 1992 году, когда губернатор Леонид Рокецкий выделил на это около 10 миллионов долларов. Это были детские респираторы, мониторы. Потом стали активно закупать аппаратуру и препараты для качественного наркоза и парентерального питания, условия стали идеальными.
— Расскажите, насколько эмоционально тяжело постоянно иметь дело со страдающими людьми?
— Вы задали очень хороший вопрос. Он появился из широко обсуждаемой темы, которая особенно касается службы анестезиологии и зовется «синдромом выгорания». Врачи, которые работают в реанимации, часто видят людей в тяжелом состоянии, с плохим диагнозом. Они бьются за его жизнь, а он все равно гибнет. Этот труд изматывает не только физически, но и эмоционально. Человек страдает, а результат нулевой — немногие это выдерживают.
Считаю, что медсестры, работающие в реанимации, должны получать больше всех других — палатных, операционных, процедурных сестер. Я бывал в Соединенных Штатах Америки, там на одного больного приходится одна сестра. А у нас на одну сестру приходится минимум три больных, а то и до десятка. С одной стороны сумасшедшая нагрузка, с другой — эмоциональная тяжесть. Но зато когда эти сестры поработают в реанимации, их потом везде берут: они все видели, все умеют делать.
— Про сестер понятно, а вы про себя расскажите.
— По себя? Да я также эмоционально относился ко всем этим неоправданным смертям. Особенно трудно было тогда, когда у нас не было мониторов. Часто для предотвращения потери крови мы искусственно снижали давление до, например, 50 на 20. Раньше все регулировалось капельками раствора, а давление контролировалось манжеточкой и фонендоскопом. И чтобы не потерять больного, надо было все время измерять давление. От бесконечного использования фонендоскопа уши просто горели. У меня даже экзема была. А когда появились мониторы — конечно, смотришь на экран и видишь: 70 на 40.
— Если бы вы были всемогущим, то что бы изменили в медицине?
— Сейчас остается самая главная вещь, которая требует серьезного решения, — это адекватно оплачиваемый труд. За хорошую работу положена благодарность, продвижение по службе и хорошее денежное вознаграждение. Благодарности редко, но бывают, продвижение — тоже. Но денежное вознаграждение — это вещь, которую сделать нетрудно. С учетом специфики работы в анестезиологии людей надо хорошо вознаграждать.
— Вы и ваши коллеги буквально с того света вытащили многих людей. Остались ли в памяти какие-то особенные пациенты?
— А как же! У нас был очень интересный случай, когда в 1990 году из северного Югорска к нам привезли очень тяжелого молодого человека. 28-летний мужчина страдал двойным пороком сердца. Эти пороки не помешали ему даже отслужить в армии. А потом клапаны стали барахлить — на них осела инфекция, золотистый стафилококк. С током крови инфекция распространялась по всему организму. Гнойнички по всему телу, температура под 40, сдал миокард, парень был в отеках, присутствовала геморрагическая сыпь и одышка. Он не мог лежать, только сидел. За 214 дней ему сделали четыре операции с искусственным кровообращением и постоянно меняли клапаны. Инфекцию удалось побороть тогда, когда одна из фирм подарила больнице новые антибиотики. Да, провели курс и выписали. Но четыре операции на сердце с искусственным кровообращением — это вещь уникальная.
Кроме плановой работы, мы много выезжали на экстренные случаи. Например, было крушение поезда под Омутинским, ночью бригада поехала. Была очень большая катастрофа в одном районе — взорвался склад селитры, десятки пострадавших. Падали самолеты в Сургуте и Салехарде, без анестезиологов не обойтись. Наши доктора в Сургуте жили почти месяц.
— А расскажите немного о том, что, кроме работы, делает вас счастливым человеком?
— Я пишу статейки в наш журнал «Вестник здравоохранения». Надеюсь, что ошибки, которые я нахожу в нашей работе, помогут докторам на периферии. Это мне очень нравится. Фактически я могу поговорить о любых вещах в медицине. Начинал я земским врачом, всякое повидал, и в реанимации кто только не лежал! Со столбняком были, с ботулизмом были, нома — есть такая редкая опухоль на лице — была, различные пороки развития у детей — тоже. Короче говоря, мне не приходилось лечить только сифилис и триппер — все остальное проходили. Я не хочу сказать, что все знаю, но мои знания еще нужны.
Радость приносят занятия физкультурой, также я люблю собак. Знаете, у меня был огромный дог, мы с ним вместе ходили на лыжах в нынешнем районе ТЭЦ. Мне нравится художественная литература и хорошие передачи по телевидению.
— Хочется пожелать вам долгих лет и последующих свершений!
