Инна Лосева: Мне всегда надо было кого-то спасать

_Мы продолжаем работу над совместным проектом еженедельника «Вслух о главном» и Тюменской областной думы «Дума в лицах». Гостем проекта на этот раз стала руководитель комитета по экономической политике и природопользованию Инна Лосева. Она рассказала, как, стремившись в медицинский вуз, поступила в педагогический, почему профессионала из Кривого Рога в Когалыме не встречали с фанфарами и сколько точек на карте она может назвать домом._

— Инна Вениаминовна, как получилось, что после школы вы начали работать в хирургическом отделении больницы в Кривом Роге? Это первое место работы?

— Да, самая первая запись в трудовой книжке.

Школу я окончила на отлично, поэтому мне все пророчили хорошее будущее. Когда встал вопрос о том, куда поступать, я решила — в медицинский. Подала документы в киевский мединститут — самый лучший тогда медвуз на Украине. Все вступительные экзамены — физику, химию, биологию и сочинение — сдала на четверки. С отличным аттестатом набрала 21 балл, а проходной был 21,5.

Для тех, кто имел определенный стаж работы по медицинскому профилю, проходной был ниже. Также как для ребят, которые пришли из армии, и для выпускников из сельской местности.

Я решила, что обязана доказать, что смогу поступить в вуз. Поэтому решила пойти работать в медицинское учреждение. Стаж санитарки тоже учитывался. Я пошла к главврачу на собеседование. Он очень удивился, но тогда было место санитарки в хирургическом отделении, и меня поставили на палаты.

Моя мама-кудесница сшила мне очень красивый белый халат, косынку. Это все напоминало дореволюционную эпоху, красный крест на косынке, вот такое все. И я начала работать.

Там надо было не только мыть. Иногда — людям помочь, кому-то газету почитать, кому-то рассказать последние сводки, кто-то просил купить фрукты-овощи, потому что близких не было рядом. Крутилась как белка в колесе. Через две недели меня заметил заведующий хирургического отделения, спросил, как моя работа. Отзывы обо мне были очень хорошие. Тогда он сказал, что освободилось место в операционных. Среди санитарок это была уже элита.

Там нужно было мыть полностью операционные, обрабатывать стены лизолом — было такое вещество, едкое до невозможности и пахнущее так, что когда я заходила в троллейбус, то, несмотря на любую давку, мне все уступали место и вокруг меня всегда образовывался вакуум. Что я заметила: целый год, пока я там работала, ни разу не заболела простудным. Потому что лизол отбивал всех — и людей, и микробов.
Было очень интересно работать. Мне даже разрешали присутствовать на операциях, и когда все были заняты, я помогала держать расширители, тогда они были большие, особенно если оперировали печень, под ребра надо было добраться. Весила я тогда меньше пятидесяти килограммов, поэтому, когда надо было долго держать, то я висела на этом расширителе и раскачивалась, потому что сил уже не хватало. Сколько идет операция, столько надо было висеть, а это иногда несколько часов.

Да, напряжение было большое, но было очень интересно. По сути, я видела воочью все, что происходит в операционных.

— Но вы ведь так и не поступили в медицинский?

— У нас в Кривом Роге был педагогический институт, там был биофак. И до того, как вновь поступать в медицинский, я решила сдать документы на заочное отделение биофака. Прием на заочное отделение был в июне, раньше, чем на очное. И я сдала все экзамены на пять. Принесла экзаменационный лист домой. Папа увидел.

Родители все-таки очень расстроились, когда я не поступила, тем более, что меня так хвалили. И вдруг я принесла такой экзаменационный лист. Родители обрадовались. Но я сказала: «Меня все равно не приняли». Раньше на заочное отделение педвуза принимали только тех, кто имел стаж педагогической работы.

Я сказала это с легкостью. Меня, если честно, это не задело, зато оскорбило моего папу. Он тут же купил билеты в Киев, нашел Министерство образования Украинской ССР. Уж не знаю, какими путями, это не поддается моему разумению, но он добился приема у заместителя министра. И папа еще не вышел из кабинета, как уже раздался звонок у нас дома — меня разыскивали. Нашли на работе, пригласили к главврачу, и в его кабинет был звонок, и было сказано, что я зачислена под номером один.

Я стояла там ошеломленная. Надо поступать в медицинский, а тут педагогический. Но поскольку папа проявил такую настойчивость, у меня не поднялась рука забрать документы. Я пыталась намекнуть, но сказали: раз поступила, учись.

И когда я уже работала учителем, анатомия была моим коньком. В Когалыме один из моих учеников даже вышел на всесоюзную олимпиаду по биологии. А совсем недавно ко мне как к депутату на прием приходил врач. Я спросила, где он учился, что повлияло. Он говорит: «Инна Вениаминовна, вы не помните? Я же ваш ученик! Вы нам так интересно рассказывали об анатомии, что я захотел быть врачом». В Когалыме по крайней мере три человека работают врачами, которых я, так сказать, благословила на этот путь.

— То есть у вас была такая тяга к этой профессии, что вы ее передали своим ученикам?

— К слову, я не пожалела, что пошла в педагогику. Эти профессии очень похожи. Если врач лечит тело, то педагог лечит и воспитывает душу. А это очень важно.
Когда мы учились в пединституте, психологию нам давали поверхностно. И, начав работать, я поняла, что этого не хватает, потому что часть учителей не могут общаться с детьми. Иногда конфликт доходит до такого состояния, когда ребенок, загнанный в угол, не может с этим справиться, ломается. Учитель тоже загнан в угол своим авторитетом. И получается неразрешимая конфликтная ситуация.

— Вы не смотрели, случайно, недавний фильм «Училка» с Ириной Купченко в главной роли?

— Не приходилось.

— Там как раз показана конфликтная ситуация между заслуженным педагогом и подростками, когда учитель берет в руки пистолет и держит класс в заложниках. Эта лента затронула очень острую современную проблему воспитания. Было бы интересно ваше мнение по этому поводу.

— Вот раньше — я говорю «раньше», отсылая к своей молодости, детству — авторитет учителя был непреклонен. Это было априори: уважение к врачу, к учителю.

После развала Союза педагоги из категории более-менее обеспеченных попали в ситуацию, когда вынуждены были брать по две ставки, чтобы хоть какую-то копейку заработать. В пединституты пошли все, кто никуда больше не смог поступить. Диплом надо иметь, а в педвузе много бюджетных мест. Поэтому появились педагоги, которые писали в дневниках с ошибками. И родители, занятые тем же зарабатыванием денег, перестали заниматься детьми. Я не говорю обо всех, но это чувствовалось.

Обесцениванию авторитетов способствуют те же самые Интернет, телевидение — чтобы смотрели, надо какую-нибудь желтуху поставить. Это все приводит к тому, что авторитет педагога нивелируется. Его приходится заслуживать или своими знаниями и умениями, или жестокостью, или еще какими-то способами.

Я вспоминаю требования, которые раньше были у нас: как учитель я обязана была обойти всех учащихся и посмотреть, в каких условиях ребенок живет, какие взаимоотношения в семье. Это очень много давало. Почему ребенок замкнутый — натянутые отношения между родителями; почему мальчик агрессивный — агрессия внутри семьи, отец подавляет мать и это полностью проецируется на ребенка. Это полезно знать, чтобы найти подход к ученику. К тому же, когда идешь к ребенку и он видит тебя в своем личном пространстве, то и у него к тебе изменится отношение.

Сегодня другая обстановка, и, думаю, каким-то образом мы справимся с этой ситуацией, потому что уровень образования необходимо повышать. Я считаю, что нам нельзя потерять опыт образования-воспитания советской школы, считавшейся одной из лучших.

— Вот вы говорили, что на вашего папу сильно повлияла ситуация с поступлением. А вы одна в семье?

— Нет, нас вдвое. Моя сестра тоже очень хорошо училась. Обычно папа не догадывался, в каком мы классе, единственное — дневники смотрел, а там просто шли хорошие оценки. Только по поведению могли быть плохие, это да. А в остальном проблем не было.

Конечно, родители уделяли внимание прописям в младших классах. У меня был плохой почерк — писать я фактически училась в музыкальной школе, куда пошла одновременно с общеобразовательной, а там мы много писали под диктовку на сольфеджио и музыкальной грамоте. В итоге чистописание хромало. До четвертого класса, пока не пошли нормальные предметы — математика, потом алгебра, физика — я училась средне. Наверстала потом. Но самое главное — родители научили нас с сестрой дисциплине, порядку и уважению к старшим.

— Будущую профессию вы с родителями обсуждали или это было самостоятельное решение?

— Родители оставили за мной право выбора. Потому что я хотела быть и математиком, и физиком-ядерщиком… Как только какой-нибудь фильм посмотришь, и тем и тем хочется быть. Но всю жизнь мне надо было кого-то спасать. Поэтому к концу десятого класса я решила идти в медицинский. Для родных это было новостью. Но вот так.

— Почему кого-то надо было спасать? Поэтика советского детства?

— Нет-нет. Просто я хорошо училась, а у нас было такое понятие «взять на буксир». Сильный ученик и слабый сидели вместе, а слабые были чаще всего из неблагополучных семей, их частенько обижали. И тех, кто со мной рядом сидел, я везде защищала.

— Ваши родители кем были по профессии?

— И мама, и папа у меня из Ивановской области. Их деревни стояли на Волге. Оба старшие в многодетных семьях. И у папы отец погиб в начале Великой Отечественной, и у мамы точно так же. Детство у них было похожее, оба помогали воспитывать младших.

Папа служил во флоте. Сначала его просто призвали в армию, а потом он остался, служил в Мурманске. Ему очень нравилось. В одной из побывок домой он забрал маму на север. Там, на сопках, в военном городке я и родилась. Но у отца началось осложнение по болезни, надо было перебираться на юг. Ехать опять в маленький городок, где только текстильная промышленность, ни маме, ни папе не хотелось. А Украина после войны активно отстраивалась. Не только восстанавливали разрушенное. Бросали большие средства на то, чтобы сделать Украину большим промышленным центром страны. Люди, вся Россия, ехали на юг, на все эти стройки в Запорожье, Днепропетровск, Харьков. В Кривом Роге было много шахт, домны, огромнейшее литейное производство.

Быстрее всего квартиры давали работавшим на шахте. Поэтому папа пошел туда, для начала, пока ждал места, поработав кузнецом. Он был очень ответственный. Папа знал, что надо обеспечивать семью, очень нас любил.

Он был один из лучших работников шахты имени Коминтерна, его фото не покидало городской доски почета. Его хотели направить на руководящую должность, но он всегда говорил: «Я хочу отвечать только за себя». Ему и в партию несколько раз предлагали вступить, но он и тут отказывался. Его любимого деда расстреляли, вся семья была репрессирована. Скорее всего это было в памяти, не знаю, он никогда об этом не говорил.

— Получается, он полностью изменил профессиональное поприще?

— Да, он с моря под землю ушел.

— А вы север помните? Вам сколько было, когда семья оттуда уехала?

— Вообще не помню. Я была очень маленькая. Однажды мы с мужем все-таки решили посмотреть, что такое Мурманск. Поехали осенью. Эти свинцовые тучи, промозглый ветер. Были 1990-е годы, в магазине запах гниющей рыбы… Я посмотрела центральную улицу, сопки, памятник Алеше — это все я увидела, но нигде ничего не дрогнуло.

— Отец ваш север сердцем выбирал или работа его туда привела?

— Ему хорошо было на том корабле, он к нему привык. Кстати, он служил на трофейном немецком корабле. Вся посуда, мебель были немецкие. Огромный сервиз с супницей, большими тарелками и большое дубовое кресло из офицерской комнаты подарили моим родителям на свадьбу.

В переездах это все, к сожалению, разбилось, потерялось. В конце-концов от всего сервиза осталась супница и одно большое блюдо. А кресло было уничтожено. Когда мы с сестрой прочитали «12 стульев», мы его вскрыли. К сожалению, ничего кроме пружин, ваты и карточки мастера, который его делал, мы не нашли.

— И что вам было за это?

— Папа никогда не бил. Единственный раз шлепнул тапком, когда я прогуляла сольфеджио, которое терпеть не могла. Гуляли с другом, вернулись довольные — он от своих получил, я от своих. А так никогда папа руку не поднимал. Зато он мог так посмотреть, так сказать, что хотелось сквозь землю провалиться.

— Вы тоже в своей жизни приняли серьезное решение о переезде с Украины на север Тюменской области. Как это было?

— С мужем Сережей мы одноклассники. Жилья своего не было, надо было жить у кого-то из родителей. Ни он, ни я не хотели. Вместо этого мотались по съемным квартирам. И в какой-то момент сели, посмотрели друг на друга и сказали: надо зарабатывать на собственное жилье. Это были кооперативы, дело дорогое. Заработать можно было на севере. Муж нашел в Когалыме однокурсника-строителя, он и сказал тогда: «Приезжай, нам строители нужны». Сережа поднялся и поехал.

Когда муж приехал в Когалым, его сразу отвели в управление и посадили в контору. Но когда он узнал, сколько получают рабочие, то быстренько спрятал диплом вуза, с которым на рабочую специальность тогда не брали, договорился со своим другом и пошел работать с дипломом техникума. Начинал он с бригадира.

— А вы сами ехали в определенность какую-то?

— Муж позвонил и сказал, что со мной хочет поговорить директор школы. На тот момент я работала председателем профкома в самом крупном училище Кривого Рога. И практику студентам пробивала, и смотрела, как с общежитиями, занималась трудоустройством, вопросов было очень много. Работала и с управлением, которое нас курировало, и с посольствами в Киеве, потому что было очень много иностранных студентов. Бросать все это было тяжеловато. Но когда я подавала документы со всеми моими характеристиками, то думала, что меня там с фанфарами встретят, а тут вызывают на собеседование.

Я прилетела. Со мной поговорили, сказали: ладно, собирайте документы. Я-то думала, там соискателей человек двадцать, оказалось нет, я была одна единственная по своей специальности. Был вот такой директор, должен был сам встретиться и поговорить. Я его очень уважала, хороший был человек, серьезный, фронтовик.

Отправлялась на север с большим ужасом: самая низкая температура у нас зимой была — ну, минус пять. Новый год всегда встречали в грязи, потому что если снег выпадет, то он сразу же тает. Что такое минус сорок, я не знала, это для меня была сказка. А потом оказалось, нужна обыкновенная одежда. Правда, сапоги лопнули в первый же месяц от мороза, чего не ожидала совершенно. Но так ни разу в валенках не ходила.

— Вы родились в Мурманске, жили в Кривом Роге, Когалыме, теперь в Тюмени, какую точку на карте сейчас воспринимаете как свой дом?

— Таких несколько. Первая, все-таки, это Когалым. Больше 30 лет жизни в этом городе, я его почетный житель. Когалым рос у меня на глазах, его строил мой муж, я учила детей, некоторые из которых сейчас являются руководителями предприятий. Я знаю, когда был построен каждый дом, почему так назвали ту или иную улицу…

Вторая — Ивановская область, где жили и сейчас похоронены мои родители. Мы с сестрой всегда стараемся летом приехать туда, хоть на недельку, проведать могилы. Там стоит родительский дом, с которым мы никак не можем расстаться.

И третья — это Кривой Рог, мои детские воспоминания, молодость, первая профессия, первая любовь.

— Вы легко решались на руководящие должности?

— Где бы я ни была, всегда кем-то руководила: звездочкой, тимуровским отрядом, в пионерской организации, комсомольской — была комсоргом, потом руководила комсомольской организацией школы, в больнице художественную самодеятельность организовывала, пришла работать в училище, тоже на руководящую должность вскоре выбрали, и так далее. Везде эта моя жилка проявлялась: сделать так, чтобы было лучше.

После того как директор, принимавший меня на работу, ушел на пенсию, его место заняла Галина Николаевна Силукова, работавшая там завучем. Это первый депутат областной думы из Когалыма.

Вот однажды она звонит мне домой, это было в августе, и говорит: «Что делаешь?» — «Грибы чищу». — «Заканчивай с этим делом и иди в школу». Я пришла. Она мне сказала: «Все, с грибами заканчиваешь, пойдешь завучем». То есть довольно просто все было.

Школа была самая большая в городе, у нас училось около полутора тысяч ребят. Три смены, первый звонок — в восемь утра, последний — в семь вечера. И меня поставили на расписание первой смены. Это ужас! Каждый преподаватель стал моим «врагом». Надо составить расписание так, чтобы при полутора ставках не было окон, был выходной, и так далее. В общем, это было страшно.

Удавалось?

— Наверное, сыграло свою роль то, что я математик. Каждый учитель у меня был обозначен кружочком, и вот я чертила, эти кружочки расставляла, передвигала по многу часов. Потом я научилась, а в начала было много всего.

— А с депутатской работой как произошло?

— Начало 1990-х годов для вузов было очень тяжелое время. Тогда на территориях начали работать филиалы. Первый — филиал ТюмГУ — открылся в Когалыме. Меня пригласили туда. А когда открывали филиал ТюмГНГУ, в том же помещении, сказали: «Зачем плодить руководителей?» Так я стала курировать и работу второго филиала.

Наши первые студенты были просто сливки общества. Финансирование шло от города и от нефтяников. Начало было очень хорошее — лучшие преподаватели, лучшие студенты, хорошая материальная база. Позже картина начала меняться. Некоторых студентов расхолаживало бесплатное место, и успеваемость пошла вниз. Пришлось разработать новую систему оплаты. Предложила финансировать по результатам обучения. Отличники учились бесплатно, хорошисты оплачивали половину суммы. Вот это подстегнуло! Но начались пересдачи. Тогда ужесточили требования. Зато получали качество.

А для студентов заочного отделения, чтобы повысить качество обучения, мы сделали тотальную проверку посещаемости. Мои методисты писали: «С такого-то по такое-то посещал, кроме…» — и подробно перечисляли прогулы. Работник сдает такую справку из вуза на предприятие — у бухгалтеров волосы дыбом: как это оплачивать? Начались скандалы. Я отвечала: «Тебя не было? Отдыхал? Свободен».

После этого в экстренных случаях, когда студент-заочник срочно нужен был на производстве, мне звонили начальники цехов: «У нас порыв, незаменимый специалист на учебе, разрешите за ним выслать машину?» Поэтому был порядок, все студенты были на месте и качество обучения улучшилось.

— И как до областной думы вы дошли?

— Я очень надоедала со своими вопросами: кого-то устроить на практику, кого-то — на работу, кому-то дать отпуск в нужное время, потому что иногда давали отпуск во время сессии, а это не по закону, кому-то помочь с жильем, с детскими садами — женщины не могли идти на учебу, потому что ребенка не с кем было оставить. Из-за такой бурной деятельности мне и предложили баллотироваться в депутаты городской думы. Я прошла. На первом заседании выбрали еще и председателем думы.

Причем мне дали самый сложный участок — балки. Жилье в плохом состоянии, детских площадок не было — считалось, что они там ни к чему. С вывозом мусора было плохо, с освещением. Потом появилась программа, касавшаяся балков, началась работа.

А когда в 2007 году встал вопрос, кого выдвигать в депутаты Тюменской областной думы, то предложили мне, так как я работала с тюменскими вузами и имела опыт работы депутатам, знала Лукойловские города.

Я проехала всю территорию, которая входила в избирательный округ № 9 — более двух десятков поселений в Нижневартовском районе, города Радужный, Мегион, часть Нижневартовска, Когалым, Лангепас, Покачи. Познакомилась с людьми, узнала об их проблемах.

— Вопрос страха, повышения ответственности не стоял перед вами?

— Сомнения всегда были. Главное — для чего идти. Не просто ж так красоваться. Да и с Когалымом расставаться категорически не хотелось, поэтому в четвертом созыве я продолжала работать в филиалах, была депутатом на неосвобожденной основе.

Но мне было интересно. Я люблю новую работу, задачи, перспективы, получаю новые знания, хотя это и нелегко подчас. Надо двигаться вперед.

— Помните какой-то совет, урок, который кто-либо вам в вашей жизни давал?

— Наверное, основные уроки — от моих родителей. Папино главное правило, которому он и меня учил: «Ты, дочка, поступай с людьми так, как ты хочешь, чтобы они поступали с тобой».

— Следите за новостями, которые идут с Украины? Как их воспринимаете?

— Очень болезненно. Там живут мои родственники, друзья. Я в феврале была на Украине по семейным делам, встретилась со своими подругами, обе работают в сфере образования. Одна из них сказала мне: «Инна, не говори нигде, что ты из России, можешь нарваться на неприятности». Другая с восторгом мне рассказывала, какие рисунки дети рисуют для солдат, которые воюют с «самопровозглашенными» республиками. Я сказала: «Но ведь они воюют с такими же, как они сами!» — но отклика не услышала.

В 1990-х годах, когда меняли паспорта, каждый волен был записать свою национальность сам. И множество русских написали «украинец». Такой порыв тогда был. А сейчас национализм, насаждавшийся последние годы, буквально пропитал там все. Особенно молодежь. Когда она неустроенная, когда проблемы с зарплатой, со всем прочим, надо найти врага. Этот враг был дан — Россия. Детей с младших классов воспитывают в неприязни и ненависти. А взрослые люди очень переживают, потому что они помнят, как было раньше. Очень больно на это смотреть.